Пётр Николаевич меняет профессию. «Царь» Лунгина вышел на экраны

Многие взрослеют для того, чтобы их перестали одёргивать, не запрещали трогать всякую гадость — жуков, червяков, лягушек. Едва выясняется, что существа эти в принципе безобидные, интерес к ним пропадает, но тяга к отвратительному — остаётся. Уж этого добра в  жизни более, чем достаточно,  и только многолетняя выдержка (века, тысячелетия) превращает заурядного мерзавца в шедевр.  Нет безобразия в Природе! Об истории этого сказать нельзя…

Владимир ХАБЛОВСКИЙ

Археологи настырно копаются в тысячелетнем мусоре, кинематографисты с ещё большим упоением препарируют личности,  которых лучше бы не трогать, чтобы не портить настроение ни себе, ни людям.

Но у кинематографистов своя кухня, своя шкала ароматов, на любителя:  Тинто Брасс смакует Калигулу, Лунгин – Ивана Грозного. Как будто не было других царей,  поинтересней да поприличней. Но это уже, как говорится, дело вкуса: Бондарчуку симпатичнее Борис Годунов, ну а Лунгин пошёл за Эйзенштейном: айн унд цванцихь фир унд зибцихь — куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй.

Есть такая передача «Большая разница», так вот «Царь» Лунгина выдержан в соответствующем формате. Эйзенштейн обходился без цвета, без Долби, без широкого формата и спецэффектов. Будь он экипирован по полной программе, у него получилось бы не хуже.

А вот Лунгину без современных прибамбасов, без разных компьютерных штучек пришлось бы туго — от его «Царя» мало бы чего осталось. Зритель испорчен «Тарасом Бульбой». После такой брутальной натуры чёрно-белые казни производят впечатления меньше, чем «Прибытие поезда», коим братья Люмьер зажигали неискушённую публику.

В пыточной избе Малюты Скуратова всё должно быть натурально, как на мясокомбинате до прихода Геннадия Онищенко. Такое нынче кино.

Какое кино – таков и кастинг. Выбор актёра на главную роль целиком в русле генеральной идеи – показать в натуре первого русского царя (первого не по качеству, а по времени). Нет сомнений в том, что Иван Васильевич сукин сын. Спор о том, чей он – наш или не наш сукин сын.

С одной стороны это со слов князя Катырева-Ростовского «муж чюдного разсуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен». С другой стороны «на рабы своя жестокосерд вельми, на пролитие крови на убиение дерзостен, многие грады своя поплени, многие святительские чины заточи и смертию немилостивою погуби, жен и девиц блудом оскверни».

Много – это сколько? 4 тысячи казнённых из синодика опальных, 15 тысяч новгородцев, казнённых ни за что, ни про что за три недели. Плюс те, кто умер от ран, холода и голода – общим числом 60 тысяч. 2 тысячи пленных казанцев, отказавшихся перейти в православие. Всё еврейское население Полоцка, которое такого лестного предложения не получило. И на закуску что-то около сотни незаконнорожденных младенцев, коих царь-батюшка и по совместительству родитель, душил собственноручно. Вероятно для того, чтобы не плодить Лжедмитриев.

Как заиграл образ Ивана Грозного после такой оцифровки! Она будет более внушительной после простой процентовки. Население Всея Руси в XVI веке составляло один процент от нынешнего, так что к приведённым цифрам можно смело приписать два нуля.

Что у него было с психикой у нашего, пардон, у этого царя? Когда успел испортить? Представьте себе — тяжёлое детство. В 12 лет будущий государь забавлялся тем, что сбрасывал с верхнего этажа кошек и собак. В 14 переключился на людей — начал «человечков уроняти». Эх, у семи бояр дитя без глазу!

Но кошки – это не серьёзно. Лунгин проигнорировал хулиганскую молодость царя и взял на прицел зрелые годы, когда главный герой вырос в законченного мерзавца мирового уровня, и его проделки не стыдно было сравнивать с Варфоломеевской ночью!

Кстати и словесный портрет совпал с фотографией Петра Мамонова: «образом нелепы, очи имея серы, нос протягновен и покляп, возрастом (т.е. ростом) велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широкы» — вылитый исполнитель постпанка, инди-рока и прочего авангарда.

Сходство не только внешнее, но и, можно предположить, внутреннее. Если бы удалось поменять местами Петра Николаевича с Иваном Васильевичем, последствия были бы минимальными, как для истории, так и для музыки.

Иван Грозный не был обделён талантами – сочинял стихи, акафисты,  пел на клиросе и не чурался лицедейства.

Мамонов играет самого себя – и в этом с ним трудно состязаться актёрам-профессионалам. Олег Янковский справился с нелёгкой задачей, его коллеги – не очень. Появление на экране отца Иоанна (Охлобыстина) следовало бы предварить титрами: Внимание! Это не «12 стульев»! Батюшка переоделся в шутовской наряд не по собственной инициативе – по благословению. Это условие для хорошей игры необходимое, но  явно недостаточное. Не боги горшки обжигают!

Tags: Хабловский