Россия: День гнева. Забытое побоище

Трещит голова после телевизора – это нормально. На черепе реально существуют швы, которые могут разойтись от избытка информации. Слава богу, человек по Его милости наделён таким полезным качеством как забывчивость, в особенности на даты: выкинул из головы устаревшую и на её место поставил другую — свежую…

Владимир ХАБЛОВСКИЙ

22 января всё прогрессивное человечество отмечает день рождения попкорна, без которого немыслим нормальный кинематографический процесс. Но ведь, помнится,  это место в советском мартирологе не пустовало! 22 января (9 по старому стилю) — годовщина Кровавого воскресенья, расстрела рабочей демонстрации в Петербурге в 1905 году Николаем Вторым.

Надо понимать, он лично не палил из окна по демонстрантам, в отличии от Карл IX Валуа, который собственноручно отстреливал своих недавних единоверцев гугенотов. Его вообще не было на тот момент в Петербурге, он уехал с семьёй на свою малую родину Царское село. Но это не тот случай, когда, удалившись от зла, сотворишь благо. Разруливать ситуацию было поручено  Великому князю Владимиру Александровичу, боевому офицеру и большому знатоку французских революций.

Опасение того, что в Петербурге может произойти нечто подобное, на французский манер, во многом привело к чудовищным последствиям: страх плохой советчик!

Гвардейцы, Преображенский полк, Павловский полк, получили боевые патроны и приказ стрелять на поражение. Никаких призывов разойтись по-хорошему не было и в помине, вопреки утверждениям должностных лиц post factum. Планировалась не полицейская операция, а именно войсковая. Никаких холостых выстрелов, в воздух, по ногам и прочей милицейской дребедени. Даже положенный по уставу сигнальный рожок перед залпом не прозвучал, что можно расценить как военную хитрость.

Первый прицельный залп, за ним второй, затем в разрез между стрелками пошла кавалерию.
Барон Врангель с двумя товарищами, наблюдал события из окна квартиры. Один генерал сказал, что, хотя он противник насильственных методов, в данном случае их невозможно было избежать. Другой заявил, что ничто не заставило бы его открыть огонь по людям.

Сухие детали побоища – в справочниках, художественные – в романе Горького «Жизнь Клима Самгина».
Среди записных патриотов принято считать Кровавое воскресенье провокацией с намёком на то, что рядом с Гапоном находился эсер Пётр (Пинхус – этот момент подчёркивается) Рутенберг с двумя телохранителями. Но позвольте, господа, сам-то Георгий Аполлонович был и оставался до самой своей смерти – от рук эсеров за предательство — агентом охранки. Если этого мало,  можно бросить на весы врождённый антисемитизм батюшки и его твёрдую установку не принимать в «Собрание русских (!) фабрично-заводских рабочих» ни евреев, ни прочих инородцев.

Столь же предвзяты наследники Пуришкевича, бессарабского борца за русскую идею, в оценке жертв воскресного побоища: 96 убитых  и 333 раненных, или, в виде уступки, 130 трупов и 299 пострадавших.
Но эти данные взяты по горячим следам 9 января. На следующий день  насчитали уже 200 убитых. Тогда как 16 числа Специальная комиссия присяжных поверенных, проверив больницы, морги и кладбища, вывела окончательный результат — 1216 убитых и до 5000 раненых. Эти данные были тут же засекречены.
Николай Второй, точно также, как почти столетие спустя Михаил Сергеевич и Эдуард Амвросиевич, ушли от греха подальше. Царь с семьёй перебрался в Царское село, Горбачёв в Крым, Шеварднадзе буквально на пару дней, на время Тбилисской трагедии, за границу – и делайте без нас, что хотите.

Своеобразно откликнулся на события Л.Н. Толстой: «Царская власть – это известное учреждение, как и церковь, куда собак не пускают». Под собаками следует понимать всё население России за вычетом дворянства. И духовенства.

Григория Аполлоновича Гапона никто не отлучал от церкви, не лишал сана, что не помешало ему сыграть роль козла, которого пускают впереди стада, чтобы животные не беспокоились, идя на бойню.
Но он, по крайней мере, никого не убивал. Чего не скажешь о Николае Александровиче Романове. Хороший фотограф, примерный семьянин и никудышный император. Профнепригодность его стала очевидна в День коронации – 18 (30 мая) 1896 г.

Вспомним Ходынку.

Ходынское поле достаточно большое (около 1 км²). Однако по-соседству проходил овраг, а на самом поле было много промоин и ям (здесь добывали песок и глину). В том числе от металлических павильонов, которые незадолго перед тем были выкопаны и перевезены на «Всероссийскую ярмарку» в Нижний Новгород. Поле служило учебным плацем для войск московского гарнизона, неоднократно использовалось для народных гуляний.

По его периметру были построены временные «театры», балаганы, лавки, в том числе — 20 деревянных бараков для бесплатного угощения пивом-мёдом и 150 ларьков для раздачи  сувениров — подарочных кульков, в которых были: кружка с вензелями Их Величеств, фунтовая сайка, полфунта колбасы, вяземский пряник с гербом и мешочек сластей и орехов. Помимо этого, устроители гуляний предполагали разбрасывать в толпе жетоны с памятной надписью.

Задолго до начала раздачи толпа начала напирать на ларьки и бараки, смела их, как цунами в Пхукете, и стала сыпать с обрыва и в довольно глубокие ямы. Но в Таиланде была стихия, а в Москве  — рукотворное бедствие, сотворённое московским генерал-губернатором Великим князем Сергеем Александровичем. Знакомые всё лица!

О случившемся доложили по инстанции, в том числе свежеиспечённому царю. Место катастрофы было убрано и, говоря современным языком, зачищено, праздник продолжался.
На Ходынском поле оркестр под управлением дирижёра Сафронова играл концерт, к 14 часам прибыл император Николай II, встреченный громовым «ура» и пением Народного гимна: «Боже, царя храни». Веселье продолжалось вечером в Кремлёвском дворце, затем на приёме у французского посла. Николаю II советовали не приезжать на бал к французам, однако царь высказался, что хотя Ходынская катастрофа — это величайшее несчастье, однако не должно омрачать праздника коронации. Николай II открыл бал с графиней Монтебелло (женой посланника), а Александра Фёдоровна танцевала с графом.

У царя-неудачника народ-страдалец.  За какие грехи этот народ пострадал в Петербурге? Шли с петицией к царю, с просьбами облегчить положение, которое усугубилось в связи с русско-японской войной:

«Государь! Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению!»

Тьфу на того, кто утверждает, что этот вопль прозвучал на заказ под кайзеровские дойч-марки! Или доллары, или фунты, словом, на какую угодно валюту, враждебную российскому рублю…
Дальше требования:
— против нищеты — отмена косвенных налогов и замена их прямым прогрессивным подоходным налогом; дешёвый кредит и постепенная передача земли народу; прекращение войны по воле народа;
против гнёта капитала (в начале XX века не был в ходу эвфемизм – рыночная экономика) — свобода потребительно-производственных и профессиональных рабочих союзов, 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ свобода борьбы труда с капиталом, нормальная заработная плата,  участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих.

Звучит как музыка, слышная во всех регистрах от низа до самого верха!
Ответ Самодержца Всея Руси прозвучал 10 дней спустя: император нашёл время и место для общения с делегацией рабочих.

«Я вызвал вас для того, чтобы вы могли лично от Меня услышать слово Моё и непосредственно передать его вашим товарищам. <…> Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливыми и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах — преступно. <…> Я верю в честные чувства рабочих людей и непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их».

Слова, а главное, интонации не устарели по сиё время: «имейте терпение» и «прощаю им (вам) вину их (вашу)». Уже не кровавое, а прощённое воскресенье!

После «Ходынки» Николай Второй появлялся на публике, после Кровавого воскресенья – никогда. Его поведение можно объяснять различными мотивами, в том числе соображениями, высказанными в поэтической форме королём поэтов Константином Бальмонтом:

Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждёт.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот!..

Это 1906 год! Спустя 13 лет пророчество сбылось. Учитесь, Глоба.

Tags: Николай II, Хабловский