Пять тысяч лет спустя… (отрывок)
Дарья ГУЩИНА
Фото В. НЕСТЕРОВА
…невозможно оторваться от проплывающих окрестностей – в таком снегу они прекрасны и таинственны. Для неё они, впрочем, и без снега таинственны, даром что привычны глазу. Как там? – меня влекут дороги Подмосковья, как будто в них закопан древний клад?.. Или – в них я закопала клад? Точно не вспомнить, но чувство именно такое. Не удивительно, — земля, как-никак, с историей, что куда ценнее для матери-России ваших, Анна Андревна, питерских широт! Не в обиду будет сказано…
Селились тут, между прочим, как раскопали учёные мужи, со времён воистину незапамятных – аж пять тыщ лет назад, вообразить нереально. Фино-угры, вроде бы даже и давшие одному из поселений имя мос-ква (хотя – спокойно, есть и другие версии!), и славянские вятичи с кривичами (чьих костей из местных языческих курганов, вместе с бронзовыми поясными пряжками, височными серебряными кольцами, гривнами из витой проволоки, предостаточно лежит под стеклами местных краеведческих музейчиков) — благополучно перемешавшиеся друг с другом в то тесто, из коего, собственно, и выпекались постепенно великороссы…
И сколь Мос-ква не укреплялась и не возвышалась, и сколь же бесконечно не бывала атакуема (а кем только не бывала!..), — всё это, как видно, мало задевало здешние редкие, точечные поселения. Ведь жителям всегда было где схорониться вместе с нехитрым скарбом – там, где не пройти никакой неприятельской коннице. Тёмный ельник, сосновые боры, берёзовые рощи, но чаще всего – нескончаемый смешанный лес с его потайными охотничьими тропами, болота, где до сих пор можно запросто сгинуть без следа… Северные наши джунгли, и только!..
Постепенно, очень постепенно, всё, конечно, разрасталось и тут: знаменитые монастыри, крупные сёла на торговых путях, — те же Мытищи с их чаепитием, та же вотчина боярина Морхинина по прозвищу Пушка – да-да, основателя рода, откуда наше всё, ведь не один же Ганнибал, коего лишь почему-то и принято поминать, тому причиной; Ганнибал-то как раз – эпизодическое лицо с материнской линии, и только. Просто оказалось оно самым заметным по причинам чисто физического свойства, вот и вся вам недолга…
(Между прочим, сегодня в сельце сём, Пушкине, проживает один прямой потомок того самого Пушки – девочка Лена, школьница, а может, уж студентка, время летит; вообще – что сказать: хлеба в селе давно никто не сеет, рыбы не ловит, коров не держит и полотна не ткёт; городские кварталы подступили вплотную вместе с Макдональдсом, исказив пейзаж до полной неузнаваемости… Храм, правда, стоит прекрасен; да, свидетель старины – но какой? – века, вроде, конца семнадцатого. А вот Лена Пушкина – четырнадцатого, каково?.. А интересно, что можно ощущать, родившись и обитая ровно в том самом месте, которое шесть с лишком веков назад уже принадлежало твоему почти легендарному предку, сколько-то там раз пра-пра… деду? Мало кому на свете удаётся такое…
…Но так вот, как бы тут что не строилось, не разрасталось, не множилось — плотность населения до сих пор невелика, всё жмётся к магистральным путям-дорогам, теперь вот и к железной, которой, кстати сказать, лет всего-то и не намного больше сотни.
Она пытается представить, как всё здесь было сто лет назад. Дело не сложное: редкие станции, деревянные настилы, паровозные гудки… Прибывающих господ, сплошь чеховских да бунинских персонажей, поджидают извозчики — и доставляют, через поля и лесные просеки, в дачные посёлки – дивные лопахинские дачные посёлки, как бы там на них не сетовал Антон Палыч; уж мы-то теперь можем судить по оставшейся малости!..
Посёлки, на чьей, собственно, основе и образовались все эти новые подмосковные города – когда слились с ними в привольные, зелёные агломерации деревеньки с помещичьими усадьбами, слободы вокруг ткацких фабрик, фаянсовых заводов… Славные поначалу были поселения, судя по не столь давним фотографиям — покуда их не принялись уродовать ускоренной индустриализацией и типовым социалистическим строительством, — так что жизни им в их лучшем виде было самое большее — полвека…
Да уж, не случись того, что случилось, местность, должно быть, развивалась бы по-человечески, и ландшафты теперь, небось, были б поухоженней, поприглядней — на манер вполне европейский, только с поправкой на российский наш размах и простор, когда тесниться ни к чему и трястись над каждой травинкой незачем, и преобладали б в пейзаже не панельное убожество, не новорусский кич, а настоящие подмосковные деревянные дачи, величиной почти с усадьбу каждая, под высокими соснами… Чего говорить!
А всё-таки, продолжает она фантазировать: воскресни здесь и сейчас те самые господа, и мужики на телегах, и путевые обходчики в картузах – как бы они среагировали на вот эту самую, проплывающую мимо действительность? И поразмыслив, неожиданно для себя приходит к выводу – а ведь нельзя сказать, что ничего они тут не узнали бы.
И в самом деле: машины, автомобили? Внешний вид и количество – это да, но не сам же факт – автомобили они в принципе уже видали, знают.
Небоскрёбы, торчащие тут и там? Безусловно, да только что могло бы поразить, кроме высоты и тоски однообразия этих силуэтов? Не многоквартирность же домов как таковая, правда?
Самолёт в небе? Аэроплан они видали тоже; не видали – так слыхали от тех, кто видал. Буйные рекламные огни в сумерках? В Москве по праздникам иллюминация тоже бывала не слабая.
Ну, что ещё? А: мобильники, по которым все тут болтают без умолку? Вот это — пожалуй. Это всё же будет для них непостижимей телефонной трубки в господском доме: барышня, соедините!..
Кстати, о барышнях. Женский пол – поголовно в штанах, от малюток до старух!.. Вот что, на самом деле, круто; вот что, вероятно, убило б их всех наповал ничуть не меньше беспроводной связи!..
А в остальном – что ж? Те же рельсы, те же, за окнами, речушки-поля-перелески, те же иной раз мелькающие луковки церквей, да и батюшки в бессмертных чёрных византийских одеяниях, наконец. Даже названия станций в большинстве своём не изменились, как это ни странно: Тайнинка, Мытищи, Клязьма, Пушкино… Хотьково, Сергиев Посад… И дальше, и дальше…
Короче, возвращаясь к нашим столетней давности аборигенам: хоть им бы всё здесь наверняка не понравилось, конечно, однако ж – узнали бы вполне. И такой вывод девушку сильно радует. Она обожает преемственность как таковую, почти во всём. По ней – и прекрасно, когда спустя целое столетие (а какое!..) из перемен в быту лишь пара-тройка технических новинок да манера одеваться оказались столь радикальны, что смогли б поразить непосвящённых всерьёз.
По ней — вот бы и ещё век спустя примерно таким же всё тут и оставалось, и миновали б самую милую (стихи, кто не в курсе) — да, ни на что не взирая, именно самую милую и самую прекрасную, особенно сейчас, сквозь белую пелену метели! — местность и глад, и мор, и бомба, и климатические катаклизмы, и, что особенно опасно, тупое желание мегаполиса, ненасытного чудища, поглотителя пространств, расползаться дальше и дальше, подминая и пожирая всё вокруг…
И вот тогда — найдётся ли девушка вроде неё, что б в каком-нибудь там сверхскоростном своём экспрессе какого-нибудь там 2110 года, — пусть и оплакать прошедшее, но кротко при этом признать: ничего, могло бы быть и хуже?.. Вряд ли, конечно; но кто его знает.
… Что, никак прибыли? Так быстро сегодня, даже выходить из вагона жалко…
