Обещаю быть в ажуре

Памяти Андрея Вознесенского, Патчи, Вульфи и всех остальных…

Владимир ИЛЬИЦКИЙ

Фото автора, а также с сайтов nesterova.ru, pomnivsegda.ru, 45parallel.net

Почему именно эти строки раз за разом выволакивают на Берег Сознания прихотливые Волны Памяти?

Не деградируете вы,
Я – деградирую…

Ну, вероятно, потому, что свою  («страшную», как выразился Вяч. Макаров) «Теорию деградации с возрастом» я разработал ещё в школе. И, между прочим, оказался  прав. В 12 лет у человека уже начинает  заметно ухудшаться иммунитет.

Ну, а дальше?

В воротничке я, как рассыльный,
в кругу кривляк.

Ну, и из самого любимого, потому как «Из Хемингуэя»

Вместо длинного прыжка в морскую воду –
пятидюймовая ванна.
Оружие сдано.

Вот именно — оружие сдано. И далее…

Нет кошек.
Холостая конура.
Шатает череп от морского шума.
Глаза зажмуришь —
шхуна, шхуна,
шхуна…
И эскадрилий красная икра!

И наконец…

Другие продолжат бой.

Из-за этого странного по стилистике стихотворения  в гарнизонном госпитале (д. Дубовка) я быстренько сунул книгу Вознесенского «Тень звука» подмышку и, счастливый, покинул библиотеку. Грязноватый и безразмерный халат развевался на краснознамённом туркестанском ветру.

Я спешил  к уединённой беседке, где обычно бухали молодые офицеры, подцепившие триппер (эту заразу они называли насморком), чтобы погрузиться в чтение. Чтобы «жать на джине (никакого «джипика»! среди разных вралей и хануриков…»

Изданную в 1970-м «Молодой гвардией», обтрёпанную, с напрасно обрезанными библиотечными штампами некой  давно не существующей в/ч, я часто снимаю эту книгу с полки. Странный формат, ужасная фотография автора…

Не такого финиша я ждал?

Перво-наперво я доверял интуиции. А «Патчи» и «Вульфи» – это были мои друзья-самаркандцы по СВТКУ Вовка Волков и Толик Дроган, личности, своеобразнее которых я в жизни больше не встречал…

Не трухай, Вульфи! Мне весело.
Обещаю быть в ажуре.

Едва выписавшись из госпиталя, я отправился в книжный магазин на центральном проспекте г. Сарань.  Когда-то в этом шахтёрском городке размещался наш 333 танковый полк. С первых дней службы здесь я с большим удивлением обнаружил  вполне приличный  магазин и завёл знакомство с красавицей-продавщицей. Иногда она  предлагала мне книги из-под полы. Не уверен, что таким же манером мне досталась прекрасно изданный «Худлитом» однотомник Вознесенского «Дубовый лист виолончельный», но всё может быть…

Книга  ценна тем, что в ней уже не мой любимый Валентин Катаев говорил об авторе благоглупости и цитировал  про Мавзолей. Сам Андрей Андреевич рассказывает «о времени и о себе», начиная с 1957-го. Я в то время только собирался в первый класс.

В тексте Вознесенского  являются тени его отца  Андрея Николаевича, «спасавшего Каспий», и  Пастернака, Шкловского и Сартра, Заболоцкого и Мандельштама. Осип Эмильевич, впрочем, не назван.

Сказано так. «В «Разговоре о Данте» сказано…» — и далее следует цитата. Почему  этак-то? Ведь  первое издание «Разговора» вышло в 1967-м. Цензура? Она у нас всегда действовала с перехлёстом, в моей молодогвардейской книге «Курсанты, мальчики, танкисты…» цензоры запросто «перевели» автора из Самаркандского танкового училища в Ташкентское. Слегка подрихтовали биографию. Чудеса!

В «Дубовом листе» Хемингуэй отсутствовал, и этот факт я предъявил портрету писателя, висевшему в моей служебной саранской квартире.

Среди прочих меня заинтересовали стихи «Похороны Кирсанова».  Потому что в том же магазине я купил и его книгу «Зеркала. Повесть в двух планах». Тетрадочного формата, она была оформлена Василием Валериусом, я бы сказал, авангардистски. Вышедшая в 1970-м с установленной ценой 67 коп., в нашем 1975-м она, видимо, никогда не продававшаяся, была уценена и стоила уже за 33 коп.

Пьерошка в одежде ёлочной,
в ненастиях уцелев…

…Семён Исаакович умер в 1972-м. Чуть позднее я купил его четырёхтомное собрание сочинений, в котором первый том – отсутствовал. Теперь вот снова собираюсь перечитать…

*  *  *

Шестидесятникам  повезло. Их Слово упало на благодатную почву. Какая-то часть их славы досталась и 70-м. Как «дебютант 80-х», я, конечно, «к раздаче слонов» уже припозднился. Но ведь не в этом дело и даже  не в том, что «быть знаменитым некрасиво». Важнее – творческий  накал. Важно, что все мы жили в одном несуразном времени, иногда мимолётно в нём пересекаясь. И мимолётность эту потом можно было и растянуть. Растягивать удовольствие от нерастяжимого — вот как я называю этот способ времяпровождения.

О просвистевшей над нами эпохе повального увлечения поэзией в одном из ТВ-сюжетов, посвящённых смерти Вознесенского, Бэлла Ахмадулина сказала: «Верить было некому. А верить – хотелось…»

Почему всё-таки захотелось верить поэтам? Разве поэт свободен от заблуждений своего времени? «Мы входим в Мавзолей, как в кабинет рентгеновский… и Ленин, как рентген, просвечивает нас». Это ведь всего лишь детское желание, чтобы старшие поняли, что у обиженного ребёнка на душе, погладили по головке, прижали к груди.

Родители могут не понять, не почувствовать, а Ленин – тот поймёт, вождь на то и вождь, чтобы «видеть насквозь». Так что в данном случае рифма «став зрелей – Мавзолей» — просто камуфляж. Зрелый – он ведь больше доверяет себе, своей интуиции, а не тому, что скажут старшие товарищи.

*  *  *

В аннотации к «Дубовом листку» я обратил внимание на такую фразу: «аналитические разрезы современности». Эти самые «разрезы» вкупе с другими особенностями поэзии А.В., вдобавок «объединены музыкальной нотой полёта осеннего листа…» Чушь собачья!

Какой он на фиг аналитик?
На том спасибо, что не нытик.
Аналитика из  вузовских времён –
по пролёту переделкинских ворон.

А ежели коварен вектор –
какой он, к чёрту, архитектор?
Всё о «музыке застывшей», всё о ней
говорится при нехватке трудодней.

А всё ж замочек-то с секретом.
Кем остаётся он? Поэтом!
Анализировать теперь не запретишь
по-архитекторски,
с полётом выше крыш.

Обнаружил я в книге, заново её перелистывая, и долго мучавшую меня фразу «Долой Рафаэля! Да здравствует Рубенс!» Кому она принадлежит, вылетело из головы. И впрямь: «Должны быть известны стихи, а сами вы – незнамениты…».

Откуда мы знали фразу про Рубенса в Самарканде, ещё не держа в  руках ни одной книги Вознесенского? Когда, как, между прочим, и раньше в Московской кадетке, наши  простодушные отцы-командиры называли поэта врагом?..

С Толиком Дроганом мы сошлись на том, что «рубенсовские женщины», возможно, менее привлекательны, но более необходимы нашему героическому СССР для воспроизводства населения, ведь воевать-то придётся с многолюдным Китаем!  Не знали мы, что стихи вовсе не об этом…

В казарме про что мы горланили, сгрудясь?
Теперь – ни гу-гу.
«Долой Рафаэля! Да здравствует Рубенс!» —
горело в мозгу.

Когда интервью ему осточертели?
В нескучные дни.
По той же они озабоченной теме
пустой трепотни.

В колхозе о чём и о чём на заводе
судачат? Враги
гуляют, вождей не спросясь, на свободе,
а ты – не моги.

Где в жилу метафоры прут, где не в жилу!
Они и спасли
его, а не Рубенса. Всем не до жиру
в дорожной пыли.

*  *  *

Холодный апрель 1982 года. Москва-столица. Где ты, брат Вульфи?!  Совсем недавно на проспекте Калинина  я столкнулся  с товарищем по 333 ТП – Лёней Сафоновым. Переболевший в детстве жесточайшим полиомиелитом, к окончанию школы он подтягивался на перекладине сто раз и поступил в танковое училище. Уже в должности комбата-3 приглашал меня возглавить 9-ю роту. Мы это дело обмыли, и я  — отказался: передо мной маячил Литинститут, жизнь творческая, а не  «через день на ремень»,  возможно, издательская деятельность. Даже вспоминать сегодня смешно!

Лёня заканчивал Бронетанковую Академию, за какую-то работу по философии (марксистско-ленинской?) его зазывали в адъюнктуру, но он рвался ещё послужить в войсках. Красавица-жена его полностью поддерживала, знать, ещё по дальним гарнизонам  не наездилась.

Где ты, Лёня?!

А мы теперь с Ваней Товтиным «играем в богему».  Ваня  — строитель, но помышляет о карьере сценариста, как я – о поэтической карьере. Только вот все «обоймы» уже полны – как поэтов, так и сценаристов. Ну да бог с ними!..

Вечер. Мы сидим   в «нижнем» ресторане ЦДЛ, выпиваем и закусывает на равных с настоящей богемой. С нами за столом некая Ирина Е., беспрестанно повторяющая, что поэт должен быть нищим, и поэт Анатолий Парпара. Потом их место занимают поэт Алексей Марков в старом сером свитере и Магомет Газиев – в чёрном костюме и галстуке. Несменяемым оказался пехотный подполковник, представившийся нам, как Владимир Даль, брат недавно погибшего артиста Олега Даля. Врал, поди, хотя действительно, внешне был похож.

Мы с Ваней вели перекрёстную беседу с Газиевым. Магомед Магометович был референтом Расула Гамзатова и жаловался  на постоянных просителей, которым якобы его шеф никогда в деньгах не отказывает. «Хотите, он и вам даст денег?» — спрашивал подвыпивший Газиев. «Спасибо, мы достаточно зарабатываем, — отвечали мы.

Иван толкнул меня локтем: «У тебя за спиной – Вознесенский. Пригласи его за наш столик…»

Припоминаю, что Андрей Андреевич стоял, прислонившись спиной к колонне. В руках он держал тарелку со съестным (по Ваниной версии – только что взятые в буфете две бутылки водки)  и слушал тех, кто сидел за столом. Судя по сделанным мною записям, там находилась его Оза, какая-то скульпторша и некто Боря. Почему я не запомнил фамилию скульпторши? Вероятно, был не в состоянии.

Но Вознесенского, признавшись ему в любви, я за наш столик пригласил. Он – с вежливой улыбкой отказался.

*  *  *

Также, на беглых фразах и улыбках прошла наша очередная встреча – на этот раз в Политехническом.

Что ТАМ у нас на календаре? 23 мая 1995 года.

«Какая-то сила швырнула к зданию Политехнического музея огромную толпу народа», — напишет, спустя неделю, «Литературка», устроившая поэтический вечер «Возвращение в Политехнический». Вечер удался, но попытка вторично войти в ту же реку не удалась. Может быть, потому, что милиционеры панически не свистели?

Я просочился к закрытому окошку кассы музея задолго до того, как «какая-то сила швырнула толпу». И не прогадал. Вознесенский, «Домовой Политехнического», также приехал заранее по просьбе телевизионщиков. Они, вероятно, чувствуя себя крутыми киношниками, заставили поэта раз десять входить в подъезд и выходить из него, что-то такое говорить по поводу мероприятия.

Оторвавшись от окошка, пока А.В. отдыхал между дублями, я спустился с нему и посочувствовал столь изощрённому издевательству над знаменитостью. К тому времени Вознесенский был уже Лауреатом  Госпремии СССР и автором 14 книг, одну из которых издали пираты.

А.В. признался, что несколько подустал от этой суеты, но я видел, что происходящее ему нравится.

Когда через некоторое время народ плотными колонами двинулся мимо кассы вверх по лестнице, я перехватил проходившего мимо Игоря Иртеньева.

— Я – Ильицкий, посылал вам стихи. Не проведёте меня с собой?..

Иртеньев, в ту пору главный редактор «Иронического журнала Жванецкого Magazine», нежданной встрече обрадовался:

— Будем вас печатать! А насчёт проводить, извините, не могу, у меня – пригласительный, буду выступать…

Ну, я уже был на высоте положения, а спустя какое-то время первым получил контрамарку, чтобы подняться ещё выше – на галёрку знаменитого зала. Ровно через три года и я выйду на его сцену за лауреатским званием победителя Всесоюзного конкурса имени Николая Островского.

Где ты, Патчи? Где ты, Вульфи? Я обещал написать о вас книгу – и написал.  «Курсанты, мальчики, танкисты…»  —  выстрелили! Приложил, конечно, к этому  руку и ещё один танкист – главный редактор отдела поэзии «Молодой  гвардии» Георгий Зайцев.

Вечер удался, потому что иначе просто и быть не могло. Русская поэзия ещё раз показала себя во всей красе. А напечатанный «Литературкой» отчёт показался мне сопливым. Рассуждения о «поколении бойлерщиков, сторожей,  дворников» — это ведь, между прочим, зазря искажённая  цитата – дилетантскими. Если ты, имея диплом инженера или учителя, хочешь работать дворником, флаг тебе в руки, то есть метлу и лопату.

Помню, Володя Пешехонов жаловался: слишком снежная зима – вкалываю без продыха. Зато здоровья – заметно прибавилось. Но при этом переживал, что не успел вовремя переквалифицироваться из дворников в истопники.

Или другой пример. Опекавшая одного из громких в то время представителей поэтической «Новой волны» Катя Солиенко позвонила мне на завод: найди человеку работу, сидеть в тепле и ничего не делать. У вас же есть заводская котельная! Я объяснил: чтобы работать в котельной, где вроде бы всё автоматизировано, нужно иметь соответствующую квалификацию.

На вырванной газетной странице с отвратительными фотографиями  я пометил; «23 мая! Был. Разговаривал с И.И. и Г.Г.» Кто такой Г.Г.? – я так и не вспомнил.

*  *  *

Теперь – на полшага назад, точнее – на полгода.

12 ноября 1994 года «Литературка» провела похожий вечер, названный «Автограф», в киноконцертном зале «Октябрь» на Новом Арбате.

Почти два десятка поэтов свободно общались с читателями, надписывали продаваемые здесь же книги. Многих, кроме Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулиной и некоторых других знаменитостей, я увидел впервые. Анатолия Жигулина и Фазиля Искандера, Бориса Чичибабина и  Евгения Рейна.

Я  купил свежеизданную книгу Бориса Чичибабина «82 сонета и 28 стихотворений о любви» и не прогадал – прекрасные стихи, чувственные рисунки «культового» художника-графика Александра Смирнова (он иллюстрировал Евангение и «Братьев Карамазовых»). Пока стоял в очереди, чтобы мэтр надписал мне книгу, угодил половиной лица (борода + ухо) в кадр фоторепортёра «Литературки»…

*  *  *

Возможно, какие-то другие более-менее значимые «пересечения» с Вознесенским ещё происходили, но ни на каком «носителе» не закрепились. Крайне порадовала меня итоговая книга  Василия Аксёнова «Таинственная страсть» — в ней помещены классные фотографии  А.В. с его Озой и друзьями-поэтами, властителями дум по меньшей мере двух десятилетий. Им, как я уже сказал, повезло. Ну, и нам, их видевших, слышавших и читавших, — тоже.

Честно говоря, вид А.В. в последние годы  его болезни,  «являющий закат», действовал на меня не то, чтобы угнетающе, но – не вдохновлял. Вдохновила, как это нередко бывает, смерть поэта, явившаяся за ним 1 июня 2010 года.

ТРЕУГОЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

Шестой сказал: «Это хохма…»

Андрей Возенесенский
«Из Хемингуэя»

1

Вода уже не треугольная,
но – реактивная вода.
И хохмачи орут: «прикольно!»
А что? Приколько иногда.

Шестой сказал: «Он архитектор
и спроектирует, небось,
производимую из текста
систему треугольных слёз…

Февраль две тысячи восьмого.
Портрет, являющий закат.
Но треугольные подковы
по тем же камешкам звенят.

Как пулемёты мы трещали.
Стихи вкушали как вино.
И кроме долгого прощанья
нам ничего не суждено.

1 июня

2

И преследуем был, казалось, режимом,
а вот возраст – кажется недостижимым.
И с чего бы ему приснился Резанов –
не советчик из министерских замов.

Всякий год у России свои страшилки.
Он бродил по Парижу как по Тишинке.
Антимир – он у нас всегда за спиною –
перед смертью, как и перед войною.

2 июня

3

Поэт не закончил земные дела,
небесным притянутый сводом.
Его схоронили – и буря прошла,
морским отягчённая йодом.

Но старые раны не кровоточат
средь Смутных времён сыромятных.
И новый поэт в этой буче зачат,
путей не имея обратных…

3 июня, вечер, буря

*  *  *

Унаследовав от Командора
барабанный мотив,
в нашей жизни без лишнего спора
он искал позитив.

А чего бы ему в позитиве,
в том, что храм – семиглав?
Потому как умней в коллективе
не отстаивать прав.

Потому, выступая в музее,
он в кино приглашал.
И девчонки бесстыдно газели,
раз поэт – разрешал…

4 июня

*  *  *

Андрей Андреевич, adieu!
Я в вашу втиснуться ладью
пытался – глупая затея.
Ползу, как сказано, потея

подстать Букашкину. Про нас
я мог бы накропать рассказ
о разговорах в ЦэДээЛе.
Но было ведь – на самом деле.

Да суть не в том! Я виноват,
что вашу книгу под халат
однажды сунул госпитальный:
сюжет (хоть в чём-то криминальный)
с преодолением преград.

6 августа

*  *  *

Поэты – никуда не денешься – обожают прощаться. По поводу и без. Вознесенский – не исключение.

…друзья и враги, бывайте,
гуд бай,
из меня сейчас
со свистом вы выбегаете,
и я ухожу от вас…

Это написано в 60-м – ровно полвека оставалось впереди, но прощался он явно не только с осенней Сигулдой.

Мы, конечно, уходим, но – интуиция мне подсказывает – не уйдём!

Tags: 333 ТП, Аксёнов, Ахмадулина, Вознесенский, Ильицкий, Иртеньев, СВТКУ, Чичибабин