Владимир ХАБЛОВСКИЙ. Маленькая фея. Рассказ

Эскалаторщики выходят на поверхность по ночам. Днём наверху им делатьнечего. Разве что толпу разогнать своим рабочим видом, тележку из гребёнки вытащить, другие посторонние предметы — шубу, платье, штаны и даже юбку. Предположим, шлёпнулась тётка на ступени и всем задом наехала на зубья. Сдать назад полотно вместе с человеком нельзя – подсудное дело. Приходится входную площадку разбирать. Откручивать винты, которые с прошлой осени прикипели намертво. Иначе, как с помощью молотка и зубила, не отвернёшь. Тётка сидит, ноги расставила, юбки раскинула. А слесарь шарит под ней, пытаясь ощупью найти эти злосчастные винты. Картина маслом!
Сидеть безвылазно 12 часов в машинном зале не мёд: пыль, шум, темнота. Лампочки горят постоянно, но света от них столько же, сколько от Млечного пути. Наверху на свежем воздухе всё лучше, чем под землёй. Они бы и рады, слесаря, покрасоваться, да не в чем. Спецовку выдают раз в полгода: штаны с нашивками, со светоотражающими полосами, и куртку, и ещё ботинки с металлическими вставками. Пока всё это новенькое, приятно посмотреть. Но стоит раз пройтись по узкому проходу между эскалаторами вниз, в натяжную станцию, и обратно — и уже ты весь в пятнах, которые никакими порошками не отмыть. Форма превратилась в камуфляж.
Стирать бесполезно – грязные разводы бледнеют, но остаются навсегда. Сдавать организованно в прачечную не вариант. Берут нормальную в смысле размера спецовку, возвращают распашонку неопределённого серо-голубого цвета подросткового размера.
Домой нести нельзя: жена к ней не прикоснётся, в ванну не пустит, тазика не даст – потом его не отмоешь. И уже тем более стиральную машину – после спецовки её только на выброс. Старую советскую, например, «Маленькую фею» — пожалуйста: «Заберите её к себе, чтобы она место в гараже не занимала, и пользуйтесь на здоровье!»
Процесс пошёл. И каждая приличная станция рано или поздно подобной машинкой обзаводилась. Октябрьской радиальной, как самой удалённой от начальства, достался совсем уж раздолбанная «Фея», без крышки, без таймера, без выключателя. Непрезентабельного вида, но в рабочем состоянии. Пускалась методом тыка вилки в розетку: загрузил бак под завязку и пошёл по своим делам. Через час вспомнил о ней, вернулся, а она знай себе крутится. Слил грязную воду, залил чистую,  прополоскал. Здесь же, рядом с душем развесил на просушку. На другой день пришёл, снял, посмотрел – совсем другое дело. Курточка посвежела — руки после неё чистые. И штаны в приличном состоянии: спереди не блестят, ноги на коленках не пачкают.
На праздники всякие работы запрещены: ничего нельзя делать, сиди в комнате отдыха, отвечай на звонки и слушай, как работают машины – первая на спуск, третья на подъём, вторая в резерве. Чуть поутихло – эскалатор встал. Надо бежать включать. Зелёная лампочка горит – есть готовность, можно пускать. Не горит – ищи причину. Пять минут на размышления. Потом пойдут звонки, с гребёнки, от диспетчера: «Что случилось?» — «А бес его знает – разбираемся!»
Конечно, в таком тоне разговаривать с диспетчером нельзя, не ровен час премии лишишься. Отвечать, особенно, если датый слегка по случаю праздника, а по телефону это чувствуется, надо вежливо и неопределённо, но с уверенностью в голосе: остановка произошла по вине пассажиров, в смысле, пьяные ехали, решили позабавиться — повернули ручку «стоп». Ещё 5 минут на раздумья. Потом подключается ответственный: «Ну, что у вас там? Сами что ли не можете справиться!»
Вот и вся эскалаторная наука в объёме пятого разряда – это помощник машиниста, да и шестого тоже, если машинист такой, как Женя Нуйкин. Нормальный мужик, не старый, до пенсии ещё ого-го. Образование средне-техническое, без вредных привычек — по метрополитеновским меркам трезвенник. И на внешность ничего, пока не наденет спецовку с эмблемой «эскалаторная служба»: тут понимаешь, что от него можно ждать неприятностей. Так оно и было до сих пор. Неурядицы мелкого свойства преследовали Женю сразу по приходу из школы машинистов на 104-ю дистанцию – коричневая линия, кольцевая.
Женя по всему кольцу прошёлся, нигде не прижился, в итоге попал на Октябрьскую, для 104-й дистанции это, считай, что для декабристов Сибирь, да так здесь и остался, поскольку дальше ехать некуда.
Месяц прошёл без приключений, бдительность ослабла. Начальник дистанции, Виктор Васильевич Доляков решил больше не экспериментировать: пусть поработает парень, а дальше поглядим. И тут 7 ноября, праздники. Повышенная ответственность. Какое-то сомнение по поводу Жени и в целом станции Октябрьской у начальника шевельнулось, но он не придал этому значения, подумал – пустое. Однако на всякий пожарный наказал ответственному проверить сомнительного машиниста особо, что тот и сделал. Приехал в два часа после селектора, расписался в журналах, прошёлся по машинному залу: трансформаторы не гудят, контакторы не греются, цепи чуть поскрипывают – смазать надо, но эскалаторы крутятся. Ничего подозрительного, холодильник пустой, прицепиться не к чему. Вроде бы всё нормально.
— Ну, ладно, Жень! Не прощаюсь (примета нехорошая). Но я тебя умоляю – без особой надобности к эскалаторам не подходи!
— А больно оно мне надо!
— Вот и правильно!
Женя – человек слова. Ответственный уехал – он бушлаты на жёстком диванчике расстелил и на боковую. Помощнику предложил тоже самое, но тот решил, времени не тратя даром, устроить постирушку. Вывалил из шкафчика всё, что накопилось за квартал, набил в машину до упора, засыпал порошка, залил водой, пустил.
Наверху демонстрация, в комнате отдыха тишина, относительная, конечно. Женя спит, помощник обедает, эскалаторы крутятся. Всё в порядке, но ненадолго – на полтора час.
Ответственный уехал  на Белорусскую, где у него был уютненький кабинет, заваленный вениками, чёрными мешками для мусора и обрезиненными роликами — словом, дефицит, который, если не держать под замком, растащат.
Перекусил своим мясцом свежайшим (на днях козла зарезал – а какой был козёл!), опять же своей картошечкой. Угостился домашними пирогами с капустой, что Валентина, помощница напекла, чаю с коньячком испил — Николай Матвеич, машинист со стажем, грамулечку налил для аромата. И так наелся от души, что чашки за собой не помыл:
— Валь, ты, ради бога, ничего не трогай, я сам — потом, как отдохну! – и к себе на лежачок. В темноте слышно, как тараканы шуршат, мыши попискивают (надо отраву раскидать, капканы поставить). Но, главное, телефоны молчат и эскалаторы за стеной гудят ровно, размеренно…
Диспетчер позвонил неожиданно: на Октябрьской пожар!
— Как пожар?! Я только что оттуда! Всё – еду! Через 10 минут буду!
На самом деле до неё и за полчаса добраться проблематично.
Приехал – дыма нет, слегка попахивает. Эскалаторы работают, как и положено – все на подъём. Лестница в машзал забита спецназом, внутрь не пускают:
— Кто такой?
— Я ответственный!
— Ах, ответственный! Туда же его – в отделение.
Пошёл к ментам. Тесная комната битком – сквозь фуражки не протолкнуться. За решёткой двое: Женя и его помощник. Женя чистенький, слегка заспанный, помощник чумазый – руки, куртка, лицо измазаны сажей, как у десантника.
— Женя? Ну, что ты натворил на этот раз?
— Я ничего – это машинку спалил.
— Какую машинку?
— Стиральную.
Всё просто, как апельсин. «Фея» крутилась целый час, могла бы и больше, если бы рукав куртки или штанина, сейчас уже не разберёшь, не попала в щель между стенкой и активатором. Мотор заклинило, провода задымились. Огонёк побежал к автомату. А тот не реагировал на короткое замыкание, потому что давным-давно работал, как простой выключатель. Огонь побежал дальше, через потолок в вестибюль, добрался до шкафов. И только там защита сработала. Пожар закончился сам собой, но дым продолжал валить через вентиляцию на улицу: с одной стороны французское посольство, с другой – МВД. Самый ведь центр Москвы! Сразу две команды примчались по тревоги: с одной стороны МЧС, с другой – спецназ, с автоматами. Поскольку тушить было нечего, стали рвать друг у друга добычу: пожарным достался весь в саже помощник, силовикам – полусонный машинист. Однако и метровская милиция хотела поучаствовать в операции – это же её земля! В итоге оба задержанных оказались в обезьяннике.
Бедный Виктор Васильевич с тех пор, как пять лет назад принял дистанцию, спал не с женой, а с телефоном. Его могли поднять среди ночи во втором часу, и под утро в половине шестого. На праздники спиртное не пил, но много курил – крепчайшие папиросы «Беломорканал». Перекладывал из пачки в серебряный портсигар. Когда приехал на Октябрьскую, в нём было 2 папиросы, остальные искурил по дороге.
Он уже всё знал, что и как случилось, ответственный доложил, но ещё не видел, как это выглядело в натуре, и глотал валидол. Бесполезные таблетки – пустышка, мята с какими-то там добавками, но, как ни странно, действовали. Его уже поджидал ответственный по службе, хороший знакомый из Управления. Ему этот пожар тоже седых волос прибавил. Он не стал вдаваться в расспросы, поздоровался за руку и покачал головой:
— Ну, ты, Вить, даёшь! Совсем уж… — ответственный, такой же начальник дистанции, как и Доляков, экономил слова – ему ещё докладывать Гаеву подробно, в деталях. — Ну, что — пошли полюбуемся…
И снова не договорил: «до чего докатился метрополитен!» — чтобы не обижать товарища. На его месте мог оказаться каждый!

Машинный зал почти не пострадал – на потолке кое-какие следы копоти. Зато в соседнем помещении ужас что творилось. Стены чёрные, света нет. В лучах фонариков съёжился обугленный каркас маленькой «Феи». — Да-а-а! – протянул ответственный. – Просто нет слов! Не станция Октябрьская, а пьеса Горького «На дне». Это ж — ни добавить, ни убавить — готовые декорации! Поскольку все папиросы закончились, Виктору Васильевичу не осталось ничего другого, как закурить сигарет

Фото с сайта Московского метрополитена

Tags: Хабловский