Метисы и космополиты

В словарях и энциклопедиях метисами называются потомки от браков представителей  разных рас. В городе Баку, столице некогда союзной республики, а ныне суверенного государства Азербайджан, метисами считались дети, у которых один из родителей был представителем «коренной национальности»…

Алла УРАЛОВА

Поскреби русского — найдешь татарина.

За свою жизнь я уже многое перечувствовала, передумала, проанализировала. Попытаюсь сформулировать, к чему же я пришла. По рождению я — бакинскя метиска. До поры до времени я этого не знала. Мне казалось нормальным и органичным иметь родственников как с азербайджанской, так и с русской стороны. «Рабочим» языком в нашей семье был русский, хотя и азербайджанского не чурались, а некоторые родственники говорили одинаково хорошо на двух языках.

В далеком 1918 году моя бабушка, русская уроженка Казани приехала в Баку на свадьбу подруги, а уехать уже не смогла. Порт был блокирован англичанами, оплот большевиков — Бакинская коммуна пала.
Дальнейшее известно из официальной истории, но эта большая история отразилась на маленькой истории моей семьи. Оставшись в чужом городе без родных и средств к существованию, моя 17-летняя будущая бабушка ютилась у матери своей подруги. Та была прачкой, и у нее стирал белье молодой азербайджанец, помощник машиниста. Моему будущему дедушке было тогда 24 года. Оставшись сиротой в 16 лет, он быстренько выдал замуж свою 13-летнюю сестру и устроился работать на железную дорогу.

Молодые люди познакомились, и вскоре дедушка сделал бабушке предложение. Она согласилась с условием: венчаться в православной церкви. Видимо, дедушка очень был влюблен, если  переменил веру и принял крещение, вследствие чего и похоронен на русском кладбище. Молодые венчались в бакинской гарнизонной церкви, где в советское время находилась гауптвахта городской комендатуры. Осторожный дедушка на всякий случай сделал еще и оглашение в мечети, представив бабушку казанской татаркой.

У них родилось трое детей. Старшая – моя мама вышла замуж за русского и по-азербайджански говорила плохо. Ее сестра, напротив, говорила очень хорошо, ее мужем был чистокровный азербайджанец. Их младший брат, мой дядя говорил на ломаном азербайджанском и в документах значился русским.
При регистрации младенца, названного русским именем, паспортистка не придала никакого значения его азербайджанскому отчеству и фамилии, и в графе «национальность» написала «русский», чем очень огорчила дедушку, но переделывать документы он не стал. В конце 1920-х годов национальность была не очень важна. Поэтому мои двоюродные братья при азербайджанской фамилии пишутся русскими.

Мой отец тоже имеет довольно запутанную родословную, в которую затесались и грузины (прабабушка), и казаки (дедушка), и украинцы (прадедушка). Все это переплавилось в русскую национальность папы. В годы войны он вместе со своей матерью — моей второй бабушкой был эвакуирован из Воронежа. После войны они осели в Баку. Так большая история вторично вмешалась в историю моей семьи. Родители поженились в начале 1950-х. Конечно, я всегда знала, что мой папа — русский, а мама — азербайджанка, но не придавала этому значения. В школе национальному вопросу вообще не уделялось никакого внимания. Все мы были просто учениками и делились только на успевающих и неуспевающих.

Первый звоночек прозвенел, когда я получала паспорт. Родители деликатно спросили, какую фамилию и национальность я выберу.
Поскольку я всю жизнь носила фамилию папы, то вопрос показался мне не существенным. А зря. В дальнейшем не та фамилия и не та национальность, зафиксированные в документах, доставили мне немало проблем, даже несмотря на то, что город Баку действительно был одним из самых интернациональных городов Советского Союза.

Существовало негласное и нигде письменно не оформленное правило: приоритет отдавать национальным кадрам. И не важно, что они не соответствовали занимаемой должности, что город Баку с его культурными традициями был им чужд и безразличен. Я всегда шла второй именно в силу не той национальной принадлежности. Только при наличии солидного телефонного звонка сверху, организованного азербайджанскими родственниками, мне удалось устроиться на ту работу, на которую в силу своего образования, знаний и профессионализма я имела полное право.

К чести своих коллег должна заметить, что национальный вопрос у нас никогда не возникал, то ли в силу их воспитанности, то ли оттого, что большинство из них были как раз полукровками, но с «правильными» анкетными данными. Все мы были уроженцами Баку, учились в русских школах, по-русски говорили лучше россиян. Кстати, по оценкам специалистов, до войны бакинский русский по чистоте речи уступал только эталонному петербургскому.
Азербайджанский знали все, правда, в разной степени: кто-то говорил свободно, кто-то, как я, изъяснялся на уровне рынка.

Карабахский конфликт поднял национальный вопрос во всей его жесткости и непримиримости. Армяне, которых в нашем учреждении было немало и которые сами осуждали карабахских сепаратистов, стали персонами «нон грата». В высшую инстанцию полетел донос, составленный бдительными борцами за чистоту нации, в котором работавшие в нашей организации армяне осуждались за то, что принадлежали не к титульной республиканской национальности и поэтому не могли должным образом представлять «лицо республики» и соответственно не  имели на это право.

Мне — метиске было непонятно, как можно писать донос, на тех, с кем работал бок о бок многие годы, дружил, ел-пил за одним столом. После моей горячей тирады, начальник, сам метис, но без армянской примеси, сказал, многозначительно глядя мне в глаза: «Такова общая установка». Справедливости ради скажу, что не все подписали тот пасквиль. Порядочные азербайджанцы старались не попадаться на глаза национальным борцам. А в дирекцию была направлена бумага, в которой меня обвиняли в проармянской пропаганде. После придирчивого изучения моей анкеты, где не обнаружилось никаких других корней, кроме азербайджанских и русских, дело о моей политической неблагонадежности замяли.

А потом, когда в январе 1990-го в город с боем вошли войска, и все проживавшие в республике русские в одну ночь превратились в оккупантов, персоной «нон грата» стала и я.
Всего этого мне удалось бы избежать, прояви я в 16 лет пророческую мудрость и прими фамилию и национальность мамы. Но, видимо, от отца мне передались и грузинская надменность и казацкое упрямство: я ничего не стала менять в угоду политической конъюнктуре. И потому, имея русского мужа и русских детей, была вынуждена  «езжать своя Россия», куда «национальные кадры» выпроваживали меня при малейшем бытовом недоразумении.

Своя Россия, однако, оказалось совсем не своей. «Русские» русские при всей их нелюбви к «чёрным» вовсе не приветствовали возвращение этнических русских на «историческую родину». И им, и нам, несмотря на общую национальность и язык, было трудно понять друг друга.
Им было непонятно и даже неприятно, что из национальной республики (о ее населении судили по торговцам на рынке) приезжают люди образованные, хорошо владеющими русским, трудолюбивые и непьющие.
Нам было же непонятно и тоже неприятно, как можно, живя в России, иметь столь скудный словарный запас, к тому же густо пересыпанный нецензурной лексикой. О непредсказуемости и своеобразии русского менталитета и о том, что «питие есть веселие Руси» писано-переписано, но я не ожидала, что русская душа настолько загадочна и что питие приняло такие гигантские размеры.

Чтобы адаптироваться, я прилагала колоссальные усилия. Но ничего из этого не вышло. Чем дольше я жила в России, тем больше ощущала себя бакинкой. Когда ностальгия окончательно «достала» меня, я полетела домой. Я ходила по родному Баку, узнавала и не узнавала его. Бесспорно, он стал красивее и ухоженнее, но это был не мой город. Там теперь живут другие люди, чужие для меня. Со слезами я покидала свое прошлое и понимала, что сейчас жить бы там не смогла, но и в России я так до конца и не прижилась.

Так, где же моя родина? Где то место, где я бы чувствовала себя органично? Боюсь, его нет, и в этом, наверное, трагедия метисов, впитавших в себя несколько культур. Но в этом же и их сильная сторона. Они ценят людей за их личные достоинства, а не по их национальному признаку, и не приемлют любую форму национальных конфликтов.

Полвека назад, таких людей клеймили «безродными космополитами». Но сегодня, в эпоху информационной революции и глобализма, на первый план выходит ценность не национальности как таковой, а её носителя как личности. И что бы ни говорили  националисты всей мастей, какую бы национальную идею они не искали, человек становится патриотом своей страны не потому, что по рождению принадлежит к её народу, а потому, что ощущает себя носителем его культуры, принимает его обычаи и традиции, знает его историю и литературу, говорит и думает на его языке.

Tags: Азербайджан, Баку, Уралова