Усама и его Жёны

Фото издательства "Амфора"

Где-то с год уже лежала эта книжка, всё как-то неохота было знакомить с ней читателя; теперь же, когда главный фигурант вновь прогремел на весь свет, — сам Бог велит это сделать…

Дарья ВАЛИКОВА

Сэссон Д., Ладен бен Н., Ладен бен О. Семья Усамы бен Ладена: Жизнь за высокой стеной. – СПб.: Амфора, 2010. – 511 с. 

Стало быть, так. Американка Джин Сэссон, снискавшая известность своими смелыми проникновениями под глухую аравийскую чадру (например, несколько книг серии «Мемуары принцессы» — лит. обработка документальных рассказов и записей анонимных страдалиц из саудовской королевской семьи), на сей раз представляет перемежающиеся повествования старшей жены Усамы бен Ладена Наджвы и одного из её сыновей, Омара.

Каким образом авторесса получила возможность беседовать с ними (книга вышла в США в 2009-м), спросите вы? Таким, что их господин и повелитель, прочно окопавшийся в талибском Афганистане вместе с многочисленными жёнами, чадами и домочадцами, в начале 2001-го, примерно за полгода до самого своего знаменитого деяния, соизволил вдруг, без предъявления развода,  отпустить в родительский дом Наджву с несколькими её младшими детьми.
Омар, как взрослый сын, сопровождал их в Сирию – и назад к отцу вернуться уже не захотел. Последующие события – взрыв башен и начало охоты американцев на Усаму разделили семейство уже окончательно.

Почему именно эти члены семьи удостоились такого послабления, позволившего элементарно сохранить жизни (часть семейства, судя по косвенным данным, погибла потом во время массовых американских бомбардировок Афганистана)?

По прочтении книги можно предположить, что согласно противоречивости Усаминой натуры, он элементарно пожалел накануне грядущих событий главную жену и самых мелких отпрысков. (Наджва, по иерархии исламских семейных ценностей, была самой главной среди жён во всех отношениях, будучи и двоюродной сестрой своего мужа, и первой женой по счёту, и матерью самого старшего сына-наследника, и вообще самой многодетной матерью — одиннадцати детей). А уж про эту самую противоречивость натуры выдающегося фанатика книга даёт массу занятных фактов и деталей.

Фото с cайта abc.net.au

Но – по порядку! Прежде всего – откуда есть пошли бен Ладены? (На самом деле, кстати, правильно писать следует: Оссама Бинладен; однако мы будем придерживаться распространённого варианта. – ДВ.)
О папаше Усамы, личности тоже по-своему легендарной, автору этих строк читать доводилось и в других книгах (например, в книге Кармен бен Ладен «В мрачном королевстве: Моя жизнь в Саудовской Аравии»). Так вот, нищий арабский подросток из Йемена по имени Мухаммед перебрался в соседнюю Саудовскую Аравию в поисках заработка – и, начав в качестве чернорабочего, основал в конце концов гигантскую строительную компанию, стал миллионером.

Помимо удачливости и богатства, он прославился патологическим женолюбием, что в тех условиях означает постоянную смену законных жён, коих одновременно не может быть более четырёх. (Общее количество его жён и детей где-то вроде приводилось, но, каюсь, запомнить эти выдающиеся цифры мне не удалось. – ДВ.) Кстати, старый греховодник погиб, разбившись на самолёте, когда летел договариваться о свадьбе с очередной юницей…

Обычно истоки личности начинают искать в детстве человека, предполагая, что яблочко от яблоньки и т.п… Однако, насколько это вообще возможно в условиях ваххабитского королевства, семейное окружение Усамы было довольно далеко от суровости и религиозного фанатизма. Мамашка (тоже из йеменцев, но живущих в Сирии – арабы, подобно славянам, часто проживают в сопредельных родственных странах, вроде белорусов в Польше, украинцев в России и проч.) по имени Аллия Ганем произвела его в возрасте  четырнадцати лет, а уже через год сама потребовала развода, что, конечно, свидетельствует об определённой решимости – и тут же его получила! Причём – получила вместе с ребёнком. Дети вообще, а сыновья особенно, в исламских странах после развода, как правило, остаются с отцом, однако Мухаммеду проще было (этак ведь нянек не напасёшься!) оставлять их собственным матерям, давая щедрое содержание.

Но, поскольку исламская женщина одна жить не имеет права, а всегда обязана при каком-то «пиджаке» состоять, то Аллия не вернулась в Сирию к отцу, а быстро нашла нового мужа в Саудовской Аравии. Этот отчим, растивший Усаму, – дядечка, судя по всему, тихий, скромный чуть ли не подкаблучник. Матушка, по всем свидетельствам, женщина хоть и бойкая, но совсем не строгая, к тому же, по саудовским меркам, склонная к веяниям современности – достаточно сказать, что, попадая за границу, она всегда первым делом скидывала глухую чадру и охотно одевалась по моде.

Как показано, при всей сыновьей почтительности, Усама такого решительно не одобрял. К примеру, эпизод. Когда по просьбе короля Фахда мать и отчим прилетят в Кабул (чтобы уговорить Усаму бросить свою террористическую деятельность и вернуться в Саудовскую Аравию – разумеется, тщетно!), и «…бабушка, — рассказывает Омар, — уже наполовину сошла с трапа, отец в первый раз заметил, что её лицо не покрыто чадрой и его мог увидеть любой незнакомец. Он сделал быстрое движение рукой, пытаясь закрыть ей лицо. Бабушка удивилась, но взяла край своего платка и набросила на лицо и глаза. Конечно, ей было так трудно спускаться, и она споткнулась, чуть не покатившись вниз…».

Бабушке – хорошо за пятьдесят, да и, строго по Корану, лица она скрывать вовсе не обязана. Но убеждённому ваххабиту лучше знать, что к чему; так что хоть ты, мама, расшибись, но личико скрой! Вообще  «У отца была привычка опускать глаза, когда он находился в общественных местах. Не знаю, порождалась ли она природной стыдливостью или он опасался бросить случайный взгляд на чужую женщину». И, поскольку призрак разврата чудится буквально на каждом шагу, максимальная изоляция полов – один из краеугольных камней этой идеологии…

Наджва, племянница Аллии, познакомится с Усамой, когда он с матерью гостит в Сирии. Эта страна – мусульманская, но светская, так что девочка ведёт нормальную жизнь: ходит в школу, занимается спортом, музыкой, делает успехи в рисовании. Но тут – скромный серьёзный кузен с типа «добрыми глазами»…  Родная маменька от этих амуров отговаривает: зачем выходить замуж так рано, а главное, в такую страну? Но дочке – словно вожжа под хвост, и, по собственной воле она соглашается на брак с Ладеном. Свадьба происходит, когда жениху семнадцать, невесте – неполных шестнадцать.

Дальнейшее предугадать не трудно: за что боролась, на то и напоролась! Отныне — никаких учёб, спортов и развлечений. Сидеть дома, читать – только религиозную литературу. Правда, поначалу Наджва ещё ухитряется давать волю художественным наклонностям: шьёт там, занимается интерьерами (покуда муж не решит, что во всём необходим строжайший, предельный аскетизм – но это будет чуть позднее), продолжает живописать.
Последнее, кстати, удивительно: ведь у настоящих ваххабитов (они же – салафиты) полностью запрещены изображения живых существ — следовательно, не должно быть и никакой портретной или анималистической живописи, фотографии, кино, телевидения…

Однако на художества жены Усама почему-то не обращает должного внимания. То же касается и фотографирования, но и тут будет явлена противоречивость его натуры: где-то Наджва обмолвится, что он то разрешал, то запрещал держать в доме снимки собственных детей, поэтому она предпочитала попросту подальше их припрятывать…

Вторую жену Усама подберёт себе, похоже, в подражание Пророку: её тоже будут звать Хадиджа, она тоже будет старше мужа лет на десять и вся из себя благочестивая и религиозно образованная (до замужества – учительница). Интересно, что лет десять спустя эта жена сама попросит развода.
Огромное семейство уже будет жить в Судане; жизнь, которую устроит Усама его женской половине, с абсолютной точностью можно будет назвать тюрьмой строгого режима. Хадиджа, судя по всему, нижайше взмолится отпустить её на родину, чтоб поменять, таким образом, строгий режим на общий — ведь в Саудовской Аравии она. хотя бы, сможет навещать подруг, родственников, заниматься шопингом – а тут и такое полностью исключается! (По этой аналогии страны вроде Сирии можно смело назвать чем-то вроде колонии-поселения с добрыми надзирателями. – ДВ.)

И опять, как ни странно, Усама не только решит: ну и катись, но и отдаст ей при этом всех троих детей – при том, что намеревался  делать из них борцов-мучеников за свою великую идею!.. Хотя, с другой стороны, чего ему было мелочиться – детей у него и так, как грязи, а устаревшую жену без проблем можно поменять на молодую.

Кстати, третью жену (при имеющихся на тот момент двух) Усама велит подыскать себе не кому иному, как старшей, Наджве – и она, что ж, подыщет и сосватает: быть хорошей исламской женой – это вам не лобио кушать. Потом будут жена четвёртая, пятая и так далее…
   
Жёнам Усама, разумеется, не докладывает, где пропадает месяцами – а пропадает он сначала в горах Афганистана, где воюет с Советской армией, потом в прочих интересных местах. Наведывается, понятно, и в Америку. Семью время от времени куда-то перевозит за собой – сначала по разным городам СА, потом – Судан, Пакистан и, в конце концов, Афганистан, в котором воцарятся милые его сердцу ваххабиты-салафиты, они же талибы.

Фото с сайта yaplakal.com

Мулла Омар, глава талибов, подарит Усаме не что-нибудь, а целую гору (под названием Тора-Бора). Усама решает поселиться там  со своими вооружёнными боевиками. Решает перевезти туда и всех своих  домочадцев. Для последних это – не слабое испытание. Хотя по правилам, установленным главой семейства, в доме, например, всегда были категорически запрещены не только телевизоры, радиоприёмники, магнитофоны, музыкальные инструменты (как развращающие души),  но и кондиционеры, холодильники, электроплиты (как изнеживающие, расслабляющие тела).

Детям также запрещались любые игрушки (!) и, по крайней мере мальчикам, — смех и вообще широкие улыбки (настоящий ваххабит должен быть всегда суров и серьёзен – что, несомненно, напоминает наш уголовно-тюремный «кодекс чести»). В преддверии грядущих испытаний Усама частенько устраивает детям и женщинам  тренировки вроде долгих пеших переходов и ночёвок в пустыне на голой земле; требует, чтобы жёны устраивали жёсткие ограничения в еде и воде не только себе и сыновьям, но и совсем маленьким дочкам. (Последнее, впрочем, распоряжение матери – не отвергают, нет, кто б посмел что-то вякнуть! – но тихо саботируют…)

Так вот,  даже несмотря на всё вышеперечисленное, — всё-таки не стоит забывать, что это — семья миллионера, привыкшая жить во дворцах и с прислугой; тут же ей, с мелкими детьми и вечно беременными женщинами, предстоит поселиться в хижинах без удобств, в местности, кишащей змеями, где полностью отсутствуют школы и больницы и большие проблемы с доставкой воды и продовольствия.
Как пишет Омар, увидав эти хижины, «Я хмыкнул, опасаясь, что стоит мне открыть рот, и уже не смогу сдержать негодование. Отец зачастую не умел контролировать свой буйный нрав, хотя обычно ограничивался тем, что колотил сыновей тростью. Но сейчас мы находились рядом с пропастью, и кто знает: вдруг сказанные мной слова так оскорбят его, что он швырнёт меня вниз со скалы. Я хранил молчание…» Так что  Усама решил – подчинённые выполнили; это правило было сформулировано просто и навсегда: «Вы же знаете, что не должны задавать мне вопросов!»

Омар с женой. Фото с айта novostey.com

Надо сказать, что Омар этот, четвёртый по счёту сын Наджвы, по край ней мере по записям, производит впечатление довольно славного малого. Совершенно не воинственный, добрый по натуре паренёк почему-то, на свою беду, избирается отцом своей «правой рукой», вынужден всюду его сопровождать, выполнять разные поручения. А его-то – интересуют женщины (любопытство это вполне простодушное, как к существам из параллельного запретного мира, ведь долгое время у него даже сестёр нет – сначала у Усамы рождаются исключительно мальчики), а вовсе не борьба за всемирный исламский миропорядок!

Он — любит животных и не выносит жестокого с ними обращения, так характерного для этой среды (тягостных примеров предостаточно; хотя при всём том  не могу и пройти мимо такой детальки: по свидетельству сына, Усама даже иногда гладил собак, когда думал, что его никто не видит – ведь по исламским понятиям собака есть существо скверное! – ДВ.). Он, наконец, понимает: факт, что его образование закончилось к двенадцати годам – не есть хорошо, хотя школы, которые ему довелось посещать, были не лучшими местами на земле…

Отношение к образованию у Усамы и присных – без пиетета. Сам он, вроде бы, закончил одну из лучших школ страны, потом университет, где изучал экономику и менеджмент; хорошо знает английский язык. А то, что большинство сыновей не закончили даже обычных школ, его, похоже, не волнует совершенно; главное — религиозное воспитание и боевые искусства! Что касается дочерей, то им учёба вообще не полагается.

Довольно  интересно, почему, например, Талибан закрывает все до единого женские учебные заведения? В Коране таких указаний не содержится, да и что, казалось бы, такого страшного, если девочки закончат хотя бы начальную школу, где преподают одни тётеньки, да и преподают-то по большей части  религию и домоводство?
По-видимому, даже такая ничтожная женская социализация фанатикам – поперёк горла; женщина, по их мнению, должна проводить под домашним арестом и контролем всю свою жизнь, от рождения до могилы!

Правда, по меньшей мере две из Усаминых жён до замужества были дипломированными преподавательницами, так что чему-то учили дочек «на коленке». Впрочем, если и учили, то недолго — ибо, например, однажды отец решает вдруг срочно выдать замуж двух дочерей, одной из которых, на минуточку, двенадцать лет, второй – и вовсе одиннадцать.  При этом приказывает подыскать женихов именно Омару – и тот, не смея возразить, вынужден выбирать их из местных боевиков. Единственное, что он может сделать для любимых сестрёнок – это подобрать наиболее, по его мнению, подходящих им по характеру…

Самое издевательское состоит в том, что невесты обязаны произнести своё «да» перед свидетелями. И произнесут, разумеется, — а что другое смогли бы пролепетать несчастные запуганные дети?

Надо сказать, — не только Омар, но большинство сыновей Усамы не испытывает фанатичного воодушевления, тяготятся войной, походной жизнью, мечтают куда-нибудь удрать – лишь страх перед отцом и «потерей лица» держит их в Афганистане. Однажды Усама дойдёт до того, что призовёт их стать смертниками – но только один несмышлёный малыш заявит, что согласен…
Омар время от времени начинает даже впадать в что-то похожее на истерики, громогласно переча Усаме – к ужасу окружения. Но тут снова вступает в силу отцовская противоречивость, когда жестоковыйность вдруг сменяется некоей умудрённой печалью, и тот лишь машет рукой – а, чего с вас взять!.. Так Омар, наконец, теряет титул «избранного сына» и при первой возможности покидает, как было сказано, родителя навсегда.

Ныне Омар бен Ладен ведёт несколько эксцентричный образ жизни, женившись на англичанке почти вдвое старше себя и перемещаясь с ней по разным странам; однажды вроде проходило какое-то сообщение, что он даже попал в психиатрическую клинику, ибо ему всюду чудился вопрошающий голос отца.
Но, кажется, журналюги всё же понапутали, и это был какой-то другой из сыновей (пресса всегда и везде склонна выпускать непроверенную информацию). Как и Омар, Наджва в книге уверяет, что она – горой за мир, дружбу и жвачку во всём мире, что очень переживает за невинные жертвы, ну а также испытывает сильнейшее беспокойство за пятерых из одиннадцати своих детей (включая одну из тех замужних малолеток), оставшихся рядом с отцом. При этом – ни капли неприязни к Усаме как к таковому не чувствуется – стокгольмский синдром налицо.

Подытоживая эти мемуары, можно сделать вывод, что главный их герой на личностном уровне – не садист, не сумасшедший, и милосердие иногда стучалось в его сердце. И что он – уж точно не ограниченное, неграмотное, дикое ископаемое – отнюдь. Он попросту,  как было сказано, — фанатик, мученик всепоглощающей идеи. Он абсолютно уверен, что, бескорыстно и преданно служа ей, делает для мира благое дело.
Спорить и сетовать тут бесполезно. Как бесполезно и прятать убитое тело (то ли на дне морском, как уверяют американцы, то ли, на самом деле… — ну, тут много всевозможных версий). Ваххабиты, кстати, вообще не признают почитание могил кого бы то ни было (в СА, например, тела умерших просто отвозят подальше в пустыню, чтобы там зарыть и даже место забыть). Ну, а те мусульмане, что, наоборот, склонны создавать места поклонения из святых для них могил – всё равно прекрасно обойдутся и без оной, если решат воздвигнуть, так сказать, памятник Усаме в собственных душах…

Понятно, что без убеждений и принципов (вопрос, конечно, — каких), без стремления класть за них, если понадобится, собственную жизнь человечество постепенно превратится в одно огромное стадо свиней, со всеми вытекающими последствиями… С другой стороны, как не вспомнить замечательное:
                   
                   А там, где больше нет людей
                   И жизни нет следа, —
                   Уж точно пронеслись идей
                   Несметные стада…
                                                 (Ю. Мориц)

Нужно (по словам ещё одного поэта) что-то третье, — да где же его взять?
Так что —  не позавидуешь ему, человечеству! Ох, не позавидуешь…

Tags: Валикова