Memory. Апостол Михаил
М.Жвирбля и Л.И. Кедрина
Есенин, горячо любимый поэтом-кедринцем Михаилом Владимировичем ЖВИРБЛЕЙ (1924 — 1986), запросто называл себя «апостолом Сергеем», но и Клюева – «апостолом нежным», хотя периодически менял к Николаю Алексеевичу своё отношение…
Владимир ИЛЬИЦКИЙ
В кедринском ЛИТО конца 70-х — начала 80-х годов прошлого века Жвирбля был «апостолом Михаилом».
Кроме как за Есениным, он настойчиво декларировал своё следование за Пушкиным и многими из его окружения. В обязательную программу его частых выступлений перед публикой входило знаменитое «Отобедав жирной пищей…» Николая Языкова. Читал здорово, с энергичным жестом на последних словах «Пей, Москва!» — как бы показывая, откуда пить.
По поводу этого апостольского следования я с ним нередко спорил, доказывая, что Пушкин и Есенин — это здорово, но мы-то — люди уже совсем другой культуры, а может быть, и не культуры вообще, а так, «образованщина». Естественно, Михал Владимирович со мной не соглашался и это несогласие высказывал довольно горячо.
Кажется, точка в точку по этому вопросу мы с ним сошлись только один раз, когда вместе пилили дрова «под шашлык» на даче, снятой на лето Николаем Кондратьевым.
Я сказал ему: вот мы пилим эти самые дрова, и оба мы считаем себя поэтами, и это пиление для поэта — куда как более важное занятие, чем следование поэтическим образцам…
Возможно, потому, что к тому моменту мы уже успели принять по рюмке, Жвирбля со мной согласился.
Иначе… Иначе ему пришлось бы исключить из своих сочинений фронтовой пехотный опыт, которого зачастую апостолы не только не имеют, но и иметь страшатся. Ибо одно дело — спроста повторять чужие слова и совсем другое — найти свои, не только адекватные личному опыту, но также воспринятые читателем, слушателем.
В 2005 году, когда одна за другой выходили наскоро испечённые антологии поэтических произведений к 60-летию Победы, я пролистав две из них, самые объёмистые, в сердцах написал:
Не Головкова нет, ни Елисеева,
О Жвирбле я уже не говорю.
А Мухляков, парящий над Расеей,
Встречает вновь победную зарю…
Как Анатолий Головков, так и Михаил Жвирбля, битые-перебитые воины «царицы полей», не больно вписывались в поэтический официоз. Но если авторская судьба Головкова так или иначе сложилась, у Михаила Владимировича в 1993-м вышла только одна 6-страничная брошюрка «Жизнелюбы» в так называемой «Рекламной Библиотечке Поэзии».
Безусловно, он был достоин большего, хотя Юрий Петрунин даже придумал термин «жвирблизм», под которым, насколько я помню, подразумевалась некоторая неумелая гражданственность, идущая больше «от головы», чем от реального душевного переживания.
Работавший на Мытищинском механическом заводе шлифовщиком Жвирбля терпеть не мог всякого начальства, а заодно и итээровцев, хотя ведь эти «синие воротнички» начальством не являются.
И не беда, что в робе сальной,
С лицом под пыльною корой.
Я перво-наперво — начальник,
А мой начальник — тот второй.
Протрубив 15 лет на производстве, я знавал многих щлифовщиков, все они, как правило, поставленные «ловить микроны», были высококлассными специалистами, но стихи из них писал только Жвирбля.
Такие-то стихотворные нападки типа «всех поставить за станки!» и критиковались кедринцами пуще всего. Михал Владимирович с критикой соглашался, но только относительно «техники», а не смысла его пассажей. Тем, кто писал технически-выверено, завидовал. Так и говорил: «Нахожусь под впечатлением техники…»
Военная тема удавалась ему много лучше, есть у него даже такие эпически-мощные вещи, которые оказались не под силу более мастеровитым и увенчанным стихотворцам из «обоймы» фронтовиков.
Сочинял он много, на занятиях ЛИТО читал свои стихи часто. В те два сезона 1980-1982 годов, когда я вёл записи занятий, кроме массы стихов он прочёл минимум пять поэм, причем третий вариант «Сыновней любви» показывал едва ли не через раз.
Неоднократно на бис его просили читать «Запасной полк» и — эта вещь мне особенно нравилась – «Окурок» — о том, как ротный старшина обнаружил брошенный там, где не положено, бычок, и чего после этого натерпелась вся рота.
Мы с ним часто выступали перед публикой, иногда доходило до смешного. Я, понимаешь, вдохновенно вещаю про «ратный труд», а он как будто меня обрубает своим знаменитым «Да будь ты проклята, война!»
Случалось, Жвирбля один минут 45 удерживал аудиторию, и потом на занятиях любил об этом рассказывать. Это также было его апостольское служение, его путь к сердцам людей, его жизненное кредо, его образцовая шлифовка деталей, необходимых человеку.
14 февраля 1998 г. в городском ДК состоялся, видимо, последний вечер, посвящённый памяти Михал Владимировича. В кулуарах вспомнили о том, что поэт-фронтовик погиб, подравшись пьяным с милицией…
А со сцены я прочёл такое стихотворение.
Михал Владимирович, полноте
так из-за рифмы горячиться.
Вот мы дрова пилили, помните, —
сие существенней начинка,
чем первоклассные исподники.
Слова невозмутимы. Собственно,
в любой оправе незазорной:
водохранилища ли сонного,
окопной глины кроветворной,
пустого времени – особенно.
Им всё равно по части авторства
и авторских переживаний,
им наплевать на обстоятельства
конкретной жизни Вани с Маней,
на их интимные новаторства.
Нет ни на грош необходимого,
людей – общественных и лишних,
ни Михаила, ни Владимира,
дрова на шашлычок пиливших,
в стихи и в дым переводимого…
