Memory. Екатерина Солиенко
Я помню Катю Солиенко. / Она была несовременна. / Когда сказали «умерла», / бутылку вылакал со зла…
Владимир ИЛЬИЦКИЙ
Фото автора
Я хотел прочесть это стихотворение на недавно прошедшем вечере памяти, посвящённом Екатерине, но полную его «версию» не нашёл, а огласить только первый катрен почему-то не решился.
Мы дружили. Однажды я даже был у неё в московской квартире. А чуть раньше получилось так, что после похорон Саши Лисина мы здорово поддали, и Катя уехала в Мытищи. Было поздно, и я предложил ей переночевать у нас в Перловке. На безлюдной платформе она курила, сидя на заснеженной скамейке. Еле её уговорил.
Когда в музее, где проходил вечер, появился её муж, Валентин, я его не то, чтобы узнал, но – вычислил. Он передал мне папку, на ней моим почерком было выведено «Военная техника и вооружение». Знакомая папка! Но когда-то эта надпись была заклеена бумажкой с названием моей рукописи стихов. В начале 80-х я их составлял много и называл по-разному.
Эта, как стало ясно, когда я раскрыл папку, называлась «Выйти из дома…»
Подразумевался, конечно, старый дедов дом в Перловке. Впервые я поселился в нём в 5-летнем возрасте. Через 10 лет ушёл в Московскую кадетку, чтобы вернуться с семьёй старлеем запаса через 12 лет. Тень этого «фамильного гнезда», снесённого в 2005-м, до сих пор нет-нет, а промелькнёт в моих стихах…
У Кати моя рукопись хранилась для того, чтобы в удобный момент подсунуть её на обсуждение в Лабораторию первой книги. Таковая существовала при Московском отделении СП СССР. Катя входила в совет этой организации и привлекла меня к её работе. Она дружила с фактическим «завлабом» — поэтессой Ольгой Чугай, с которой мы и встречались на квартире Солиенко.
Помню, когда я явился туда с цветами и бутылкой вина, Ольга торжественно изрекла: «Вот настоящий поэт!..»
Когда же меня попёрли из Лаборатории за чисто армейские вирши, отчего-то названные фашистскими, рикошетом могла пострадать и Катя, но, кажется, этого не случилось. Обсуждалась ли в этом странном собрании «лаборантов» Катина рукопись, не знаю.
Валентин отыскал мою папку, когда стал разбирать Катин архив в поиске стихов для книги. Книга «Стихи запоздалые» была издана недавно почему-то под девичьей фамилией автора – Героимова.
Итак, вечер памяти Екатерины Солиенко (Героимовой) в Мытищинском историко-художественном музее собрал не только кедринцев, в рядах которых Екатерина Илларионовна пребывала больше пятнадцати лет, но и горожан, никогда о ней не слышавших ранее.
Вместе с Валентином из Москвы приехали сын Екатерины Максим (занимается монтажом худ.фильмов) и хорошо известный в Мытищах художник Дмитрий Кедрин – внук Дмитрия Борисовича Кедрина. Внук знаменитого поэта держался скромно и от предложения выступить отказался…
16.10.1980, НИИ связи, Катя — в центре
По традиции вечер вёл руководитель Кедринского ЛИТО Юрий Петрунин. Рассказывая о Екатерине, появившейся на литературных занятиях ещё в 70-х годах прошлого века, он представил «документальные свидетельства» — свои датированные пометки.
Говоря о публикациях Екатерины в периодике, Петрунин поправил Льва Аннинского – в послесловии к «Стихам запоздалым» известный критик обмолвился: «в печати ни строчки».
Людмила Хаирова, автор обложки
Это не совсем так. Некоторые стихи Кати публиковались в нашей районке, перекочевав оттуда в сборник, посвящённый 60-летию ЛИТО «Перекличка через годы», и в книгу Петрунина «Кедринцы».
Собранная мужем книга доказывает, что поэтесса с непростой судьбой была достойна лучшей участи. Аннинский говорит об этом прямо: «Пришло время вписать Екатерину Героимову в поэтическую летопись Двадцатого века…»
Возможно, тираж «Стихов запоздалых» в 300 экземпляров — далёк от высоких летописных сводов, но важнее здесь подтвердить – стихи Кати достойны быть изданными и обрести, наконец, своего читателя.
Кедринцы, лично знавшие Екатерину, Валерий Федосов, Владимир Хабловский и ваш покорный слуга читали те стихи из книги, которые слышали непосредственно от автора: «Старьёвщик» и «Два рыцаря». «Переправа через Каму» и «Город», где «крик петушиного счастья сквозь прорези сна».
Только что вернувшийся из Башкирии Игорь Гавриленко, естественным образом обратился к стихам «У памятника Салавату Юлаеву» и «Агидель».
«Разговаривая» с Юлаевым, соратником Емельяна Пугачёва, Екатерина говорит:
Я б за тобой в сырых отрепьях
Среди башкирской бедноты
Прошла окованная цепью,
Какой окован был и ты…
Поэт на стороне бунтарей? Скорее на стороне тех, кто стал жертвой исторических обстоятельств. Выбор тут может быть, как оправданным, так и случайным, или его не может быть вовсе.
Да и памятник — произведение искусства, силой этого искусства отделившийся от реального героя. А Катя, «москвичка с техническим образованием», во многих стихах умело отталкивалась не только от бытовых подробностей родного московского быта и своих путешествий по стране, но именно от образов искусства.
Виктор Жеребин, обратил на это внимание участников вечера, прочитав стихи Кати, «связанные с искусством»: «Портрет Ольги Берггольц», «Дом Чайковского» и «Шишкинский музей».
Музыка Чайковского остановила карусель ежедневной обыденности, чтобы…
Во мне текли века, река, прохлада
И выпавший из гнёздышка птенец,
Брань пастухов и свист кнута над стадом
Разбредшихся по берегу овец,
Татарские ухабы и пионы,
Трепещущие под грибным дождём,
Елабужское кладбище, на нём –
Тоска корней по вольнодумству кроны…
В последней строчке «замаскирована» тоска поэта по творческой свободе. И проблема даже не в том, что эту свободу ограничивают другие люди или жизненные обстоятельства. Поэт не свободен от самого себя, от своей совести – такова заповедь Дмитрия Кедрина, воспринятая без экивоков «кедринкой» Екатериной Солиенко.
