«Обету строгому неверен…»
Три сюжета из Николая КЛЮЕВА и другие стихи
Расстрелянного в 1937-м, к 130-летию со дня рождения
Владимир ИЛЬИЦКИЙ
1.
У плотины, где мшистые сваи
Нижет скатную зернь солнопёк…
1912
Наука – что? Учёным невдомёк,
как откровенье к нам слетает сразу.
По мшистым сваям нижет солнопёк
такую зернь, что незаметна глазу.
Тут можно бы приладить микроскоп.
Да нет ещё такого микроскопа,
для солнопёка приспособить чтоб
и отличить поэта от холопа.
Своё метро прокладывает крот
по-человечьи землю раздвигая…
Сто лет прошло? И тысяча пройдёт,
и зернь – взойдёт.
всё та же, но – другая.
12 июля, день
2.
«…Наши хаживали струги
До Хвалынщины подчас, —
Не иссякнут у подруги
Бирюза и канифас…»
1912
Нет, не стал бы я хвалиться,
нарываясь на скандал,
но на море, на Хвалынском,
я ведь тоже побывал.
С бирюзой и канифасом
крепко-накрепко знаком,
верю я чужим рассказам
только в случае таком.
Струги, выстроившись чётко,
заходили в Дербин-град.
ТАМ была одна красотка,
бирюзовый яркий взгляд…
Долго ли точиться лясам?
Пусть, какой не помню год,
Грудь её под канифасом
до сих пор мне сердце жжёт.
12 июля, день
3.
Замри, судьбы веретено.
Порвись, тоскующая нитка!
1912
Случайную угадываешь связь.
Концы соединяешь, как с разбега.
Тоскующая нитка – порвалась,
не в тот же миг, а через четверть века.
Ну что же, королевич Еруслан.
Твой вид не угодил салонной даме.
В серебряных доспехах и – боян?
Так и поскачешь в грозовые дали.
А помнишь, был Серёжа? — твой урок
усвоивший по части прочных нитей,
которым рваться уготован срок
в бессмыслице угаданных событий…
13 июля, день
* * *
Но прервут куранты крепостные
Песню-думу боем роковым.
1908
1.
Поэт листает Марксов «Капитал».
Чего он ищет в мудром капитале
словесности? Того, что мир устал
жить по старинке. Ну и мы – устали.
Поэт читает книгу вкривь и вкось,
понятные и тёмные абзацы.
У олонецких – собственная злость,
а прочие «народники» — паяцы.
Поэт поёт про Ленина. Ведь тот
вник в сердцевину Марксовых теорий.
«Раскольничий начётчик» не поймёт
кривых путей, фальшивых аллегорий.
Поэт склоняет «семихолмный Рим»
услышать, как земную плавим печень.
Вот-вот придут народники за ним.
Самосожженцу защититься — нечем.
22 июня, день
2.
Всякий ждал «злотого хитона»…
Для кого, если вспомнить, пошит?
В золотом-то хитоне – хипово,
с исключеньицем небольшим.
Это зов первобытного рая,
поэтический ласковый вздор,
чтобы ты, гимнастёрку стирая.
невзначай позолоту не стёр.
4 июля, утро
3.
Вроде и не спит он, бедолага,
но живёт и пишет, как во сне.
Труд крестьянский, вечная сермяга,
так бы и признался, не по мне.
Что, крестьянин, ищет он в столицах?
Нет ему и двадцати пяти.
Нечто вдруг сверкнёт в тележных спицах,
в небе, где начертаны пути.
Все мы дни предчувствуем иные,
недовольны воем хоровым,
ведь прервут куранты крепостные
песню-думу боем роковым.
4 июля, утро
ПРЕОБРАЖЕНИЕ КЛЮЕВА
Н. Клюев. Портрет И. Грабаря
Камни – очи луговин.
1915 или 1916
Он – камень сам. Он – око луговины.
Но если долго на него смотреть,
он из тугих объятий красной глины
рванётся в воздух…
И – отступит смерть.
В пространстве слов и мыслей
неоткрытом,
зверей двуногих отвергая гнёт,
горящим пролетит метеоритом
и не на луг, а в море упадёт.
9 августа, день
