Владимир Ильицкий. МИНОЙСКАЯ РАПСОДИЯ

Стихи

Фото автора

1.

Нахожусь я где, понимаю вряд ли.
Херсонисос? Глаза и ноги – набрякли
от того, что брожу без цели особой.
Тут ведь прежде её уточнить попробуй.

Вот! – узнал два отеля. Я здесь вторично.
Вдруг вторичное тоже встревожит лично.
Потому как теперь один, без поддержки.
Хошь не хошь, греки встретили по одёжке.

Но залив предо мною великолепен.
Кабы верил во что – отслужил молебен
по осколку весёлому Атлантиды
да к тому же за прежнее – без обиды.

31 мая, 14.00
Херосонисос
Seviramis Village Hotel
Room 740

2.

Тихий вечер.
Возни курортной не слышно.
В нашем случае как-то ведь это вышло.
Понаехал народ со всей Ойкумены.
Ну и я, тактический план имея.

Развлеченья легко посылаю к чёрту.
А заныры – те, как всегда, по счёту.
Для того и морская полная чаша,
чтобы шкура просаливалась наша.

Но, как видишь, катятся вереницы —
молодые на квадрациклах фрицы –
руки тянутся вновь к штыковой лопате,
и не сразу скажешь, кстати, некстати.

31 мая, отель

3.

И пока ты тут торчишь на балконе,
Время давит на газ в бессонной погоне.
Что зачем, кто за кем,
есть ли смысл, ребята,
и какая его подтвердит зарплата.

Херсонисос к морю пузом притёрся,
избавляя тебя от излишков торса,
к образцовости новой стремясь античной
и всегда – ниже пояса – неприличной.

В обнаженном народе не видишь лоска?
Да, действительно, публика не для войска.
Но расскажет сходу любой лазутчик:
эти граждане сплошь из числа везучих.

1 июня, отель

4.

«Кносс, Фест и Малия — весёлая страна» —
я наваял когда-то, хлопнув стопку в Кноссе
Быка за здравие, но всё же не до дна
тогда в минойском разобравшийся вопросе.

Теперь Сталиду я узнал накоротке.
Теперь я Малию прошёл бойцом пехоты.
И сожалел лишь об отельском поводке,
об ограниченности воли и свободы.

Тут надо б «и» переменить точнейшим «для»,
не то скучнейшим, от судьбы не убегая.
Но тёплый бок когда подставила земля,
пусть будет Малия, хотя бы и другая.

1 июня, отель
Херсонисос, Сталида, Малия

5.

Чем дольше я живу, тем больше вспоминаю…
Анна Ахматова

Тот ярко просиял, а тот – прокрался тенью.
Прошли – за ратью рать…
Что толку вспоминать, с ошибками и ленью —
оценки уточнять.

И в сонмище людском рождённых и умерших,
затепливших свечу,
чем дольше я живу, тем вспоминаю меньше,
но – больше знать хочу.

1 июня
Сталида, пляж

6.

Я, видать, прижился в этом отеле.
В сексодромной уже не дрожу постели.
Главный кайф – от утреннего заплыва.
И мешать здесь не вредно вискарь и пиво.

По горам – от утреннего тумана —
не обмана пускай, а полуобмана
ощущенье приходит…
Пусть нет экстаза –
море с солнцем радуют оба глаза.

Говорят они будто бы: будешь третьим!
И сознанье подначивает: ответь им.
Только нет ведь такого для них ответа,
чтобы Крит подтвердил мне званье Поэта.

2 июня, отель

7.

Пропахав по немалым горным гектарам,
с Херсониссосом я лопухнулся Старым.
Продремал в «паровозе», как танк гремящем,
не заботясь о вскорости предстоящем.

И – проспал. Мы уже неслись по долинам
и по взгорьям, По нониусам и лимбам –
прямо к Порту, потом – вдоль моря – направо.
Там огромный якорь мерцает ржаво.

Видно, дело опять, как всегда, за малым.
На машине проспав, рвануть пеходралом.
Не уйдёт, урожай за холмами спрятав,
городок, схоронившийся от пиратов!

2 июня, полдень, отель

8.

Не сожалел полвека ни о чём.
Теперь – жалею…
Жаль, что я с отцом,
в военном отличившимся походе,
срединноморских стран не обиходил.

Я с ним – метафорически – един,
но пиво пью «элладское» один
и бормочу средь голых баб на пляже,
мол, плавать он не научился даже.

Я тоже не ахти какой пловец.
Ныряю и шепчу: прости, отец.
И слёзы – пополам с морской водою –
отцовский оставляют след за мною.

2 июня, полдень, отель

9.

Уже и «бедный Йорик» на виду –
сквозь физию, задорную когда-то.
И к праотцам я скоро перейду
вне должностей поэта и солдата.

В интуитивно избранном пути
о важном, как мне кажется, глаголю.
И ты покуда, солнце, подсвети
шикарных дней моих скупую долю.

3 июня, Херсонисос
Восход солнца

10.

 

Промахнули! Посёлок… долина…
финикийские, как ни крути.
Не на тридцать веков отдалило
время нас, а на час без пяти.

Никого, приглядеться, в посёлке.
Есть, наверно, работа в порту.
Я служебные эти наколки
собираю, лелею и чту.

Море – иглами солнца прошито,
к нам с посланием обращено,
и на камне следы алфавита
проявляет верней, чем кино.

4 июня, утро, отель
Санторин – Херсонисос

11.

Ты во дворец опять забрался на постой?
Вчера по морю шкандыбал,
сейчас – по суше.
Минойской Малии – пчелою золотой
тебе медовое жу-жу да прямо в уши.

О четырёх Тысячелетьях разговор?
С пустыми пифосами глохнут разговоры.
Перебери хоть весь дворцовый коленкор,
тебя, как Эванса, прищучат прокуроры.

Кносс, Фест и Малия – такой вот был расклад,
чтобы не все в Москву рванули на работу.
Тут столько надо ковырять веков подряд! —
и золотой пчелы не профальшивить ноту.

4 июня
Малия Минойская – Херсонисос 21 века

12.

В тени оливы старой,
в полдень, в Кноссе,
к Дворцу при субъективном интересе
я размышляю о простом вопросе –
неточно именуемом «прогрессе».

Слабее были мы или сильнее,
предпочитали квас, не знавши чая, —
не вспоминать, коль скоро, о Линнее,
прогресса, жили мы, не замечая.

Техническим преобладая весом,
способным горло нам сдавить всё туже,
прогресс однажды встретился с регрессом,
и вот – плывут, как два окурка в луже.

5 июня
Кносс – Херсонисос

13.

Ритононосцы, Минос дал приказ:
пируем, братья, как в последний раз.
Плохие нынче вести с Санторина.
Фитиль – дымит.
Вот-вот шарахнет мина.

Выходит Минос под руку с женой.
Тут он неправ, женившись на одной.
Командовали б справно миносята
на островах – подальше от заката.

Ведь если жахнет, это будет шок.
В Микенах кое-кто пустил слушок,
свернувший набекрень мозги народу,
что, мол, пора готовиться к походу.

Не об охоте к перемене мест
тут речь, О том, что сотворит Гефест
с великим Кноссом за его успехи…
Не обойтись нам без большой потехи.

Враг, сомневаться поздно, у дверей.
Ритононосцы, разливай шустрей!
Был чудный мир. Война не за горами.
Помашем
напоследок
топорами.

6 июня, утро, отель

14.

В парадной рубашоночке Blueburd
я был нравоучителен и твёрд,
к минойцам обращаясь, как с амвона:
— Сложили рано вы свои знамёна!

Рога, как символ боевых быков,
вы донесли из глубины веков.
Теперь они – Кремлёвская зубчатка.
Кремль! –
новый столп всемирного порядка.

Знамён он столько вражеских сорвал,
и кстати, что у нас теперь аврал.
Добавьте лишь, прошу я вас по-свойски,
немного вашей гордости минойской.

6 июня, полдень, отель

15.

Лишён ориентации гимнаста,
как и воображения — танцора,
жаль, как они, не выгляжу пиздасто –
с иной своей конструкцией мотора.

За то, что мы к талантам слишком строги,
нет спроса с наших задниц, слишком дряблых.
Не все они – в своих уменьях – боги.
В быту, увы, не наблюдаем храбрых.

6 июня, отель

16.

Дурных не слышно детских голосов.
Волна в коленки тычется стыдливо.
И солнце в шесть с минутами часов
выныривает из глубин залива.

А хитрованы-тучи наползут,
придушат даже самый малых отблеск?
Я буду ждать и не считать минут,
пока мой критский не накрылся отпуск.

7 июня, вечер
Херсонисос – Перловка

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Песенка о вулкане

На Санторине, как в Атлантиде,
дома и люди в отменном виде.
На Санторине, на Санторине
душа вулкана жива доныне.

На Санторине закат багровый,
как будто взрыв нам готовит новый.
Не будет взрыва, твердит наука?
К вулкану ухом прильни, а ну-ка!

На Санторине могучей лавой
вулкан кичится, как вечной славой.
А то, что слава его смертельна,
вулкан – отдельно и смерть – отдельно.

В прекрасном месте ударной казни
на берег сходим мы без боязни.
На Санторине, на Санторине
вулкан пылает в душе доныне.

18 мая, день

* * *

Жизнь у них, полагаю, была коротка –
у ребят, лихо прыгавших через быка,
а гляди! – сиганули через века!

Всё же жизнь протекала у них посреди
«виноцветного моря» и, значит, в груди
сердце яростно билось, за ним – уследи!..

А теперь мы гадаем, какого рожна
цирковая забава была им нужна.
Ну не бык забодает, так завтра – война.

Ибо, в общем и целом, нельзя без войны,
а быки и спортсмены тут ой как нужны.
Только вот: ни лихих прыгунов, ни страны…

Но остались быки. У него, у быка,
неспортивная жизнь среди стада легка,
вот и смотрит он, грозный, на всех свысока.

18 мая, вечер

* * *

Знаю всю глухонемую тайну…
Марина Цветаева
лето 1918

Глухонемых здесь кладовая тайн.
Зачем я здесь? С какого перепуга?
Но камни шепчут мне: читай, читай.
Ты всё поймёшь,
и мы поймём друг друга.

Кто? Посейдон здесь гнал за ратью рать?
Ахейцы, турки, фрицы… Всем им крышка.
Но я – спешу. Мне некогда читать.
«Всего лишь час пехоте передышка».

Малия – Перловка
13 июня, день

На Санторине

На 500-метровой высоте
Уже и мысли в голове не те,
какие возникают на равнине.
Да и вулкан! –
живёхонек доныне.

Отсюда виден Иос! И над ним
высоких облаков тяжёлый нимб.
Да нет же, это – борода Гомера,
чего б ни начудила атмосфера.

Я Плинию не верю и могу
на противоположном берегу
о том, что жив Поэт,
твердить по новой
с моей вершины – 500-метровой.

15 июня, вечер
Санторин — Перловка

* * *

У Цветаевой в 8-стишии 29 января 1940 года:
…любовь – старей… // Каменных алтарей / Критских…

Так точно, здесь – сплошные алтари.
Они – дворец, агора, винодельня,
кладовка, крипта… Рассуди идейно
и, что идеи нет, не говори.

В любви идея или не в любви –
в животной совокупности движений?
В осознанном принятии решений —
тесать и строить? Честно назови!

Не облака над городом – века.
Но солнце – травостой раззолотило.
Сто алтарей и лишь одна могила –
идеи, не отчётливой пока.

12 июля, день
Малия минойская – Перловка

Tags: Ильицкий, Кносс, Крит, Линней, Малия, Микены, Минос, Москва, Санторин, Сталида, Херсонисос, Эванс