На этом кладбище всегда весна
Сергей Шаргунов. «КАТАЕВ: погоня за вечной весной», «Молодая гвардия», М., 2016 – 704 с. ЖЗЛ
Владимир ИЛЬИЦКИЙ
Фото автора
«С уважением и на добрую память» автор подписал мне книгу 3 июня 2016 года – на Красной площади. Уже не хило. По горячим следам сработать рецензию не удалось, да и вряд ли бы получилось, исходя из массива информации. Среди забот читалось пятое через десятое, но с немалым интересом, ибо герой книги замечателен в высшей степени.
Сегодня «инфоповод» другой – Шаргунов стал депутатом Госдумы от КПРФ. Сразу замечу, что его политическая окраска на книгу никак не повлияла. Да и есть ли она – окраска — у самой партии?
17 сентября в Питере писатель был удостоен очередной литературной премии, точнее историко-литературной «Александр Невский».
В аннотации к этой книге жизнь её героя ошибочно названа «отчасти таинственной». Я бы назвал её насквозь таинственной. И дело не в секретах и недомолвках, а в тайне жизненного и творческого пути, который вёл Валентина Петровича Катаева именно так, а не иначе.
Сергей Шаргунов утверждает, что его герой стал бы успешным писателем при любой власти. Но – власть другая и мы под этой властью – другие. К тому же и сама «творческая личность» может проявлять себя по-разному, и совсем не обязательно ей на склоне лет переходить к мовизму, чтобы разобраться со своими современниками, затратив на это чуть больше 200 книжных страниц «Алмазного венца».
Как я узнал о выходе книги? Шаргунов участвовал в «интеллектуальной передаче» «Игра в бисер» на телеканале «Культура» и там зашла об этом речь. Заглянув в программу книжного феста на Красной площади обнаружил искомое. Программа первого фестивальная дня открывалась презентацией книги, на которую я умудрился успеть.
Я уже рассказывал о том, что разрекламированный фестиваль «Красная площадь» имеет крайне слабое отношение к книге как таковой, а, значит, и к серьёзному (не обязательно серьёзных книг) чтению тож. Это шоу, которое только потому и «должно продолжаться», что некто выбил некие бюджетные деньги, и, следовательно, их следует потратить чётко по назначению.
Крупнейшее издательство «Молодая гвардия» на фесте отсутствовало. «Катаева» на презентации продавал магазин «Библио-Глобус», с 25-процентной скидкой она стоила 1169 рублей. Из трёх десятков зрителей презентации купили её пятеро. Я обратил внимание: книга была «подписана в печать» 19 апреля.
О предках Валентина Катаева, бывших священнослужителях, автор повествует с явным придыханием. «Тренд» теперь такой – о тех, кто в рясе, с придыханием. Для Сергея Александровича это дело ещё и личное, его отец – священник, преподаватель Духовной Академии.
Относительно же Катаева, священники — это также отцовская линия. Материнская – Бачеи – те из казаков Запорожской сечи. Он их всех потом «помянет» в повести «Кладбище в Скулянах», а по следам прадеда даже пройдёт артиллеристом в Первой мировой войне.
Прадед писателя Елисей Бачей при взятии Гамбурга в войне с Наполеоном – нашёл себе жену – дочь местного пастора. Дед Иван – младший сын Елисея – воевал на Кавказе и в Крыму, дослужился до генерал-майора, его мемуары – основная часть повести.
Евгения, одна из девяти (!) дочерей Ивана Елисеевича, талантливая пианистка – стала матерью будущего Героя Соцтруда, выйдя замуж за Петра Катаева, историка и педагога. Умерла Евгения Ивановна рано – в 1903-м…
Валентин Петрович родился с обещавшими счастье «двумя макушками» в тогда ещё российской Одессе 16 января 1897 года. Ещё чуть-чуть и будем отмечать его 120-летие.
К своему «полному собранию сочинений» Валя Катаев приступил в 9 лет. Вот она, повсеместно требуемая ныне «ранняя специализация». В 13 лет его стихи печатаются в «Одесском вестнике» в год смерти Льва Толстого. Не помню, кто заметил: лучшая проза – проза поэтов.
«Несомненно, катаевская проза росла из его поэзии, и хотя потом он её забросил и возвращался к ней редко, неистребимой сутью его прозы сделалась сильнейшая поэтичность», — пишет Шаргунов.
В его неспешное повествование врывается судьба сегодняшней Одессы – трагедия людей, заживо сгоревших в Доме профсоюзов. Когда-то напротив этого места жил герой книги…
Катаев приобрёл серьёзный фронтовой опыт. Даже более чем. Ставший артиллеристом доброволец, а затем и офицер, видел воодушевление русской армии и затем – тотальное её разложение. Смерть ходила поблизости. Если бы ни врач, вколовший двойную доху камфары, Катаев умер бы от отравления фосгеном под Сморгонью.
В какое-то степени отсюда замеченное Шаргуновым у Катаева «сочетание достоверности и галлюцинации». А ещё Валентин Петрович воевал за белых и за красных, был ранен, переболел тифом, который «косил ряды обеих армий похлеще свинца».
На стр. 148 – та самая мысль автора — про «любую власть».
«Советских писателей можно увидеть через игру «угадайка»: кем бы они стали, если бы не Октябрьская революция. Катаев выделялся среди лавочников и аптекарей, а порой рабочих и крестьян: был бы писателем и наверняка не менее знаменитым (Кстати, как почти все герои его «Алмазного венца»).
«Барство» Катаева, уже ставшего известным писателем, и какое-то время близкого к нему Алексея Толстого, Шаргунов объясняет «внутренней эмиграцией».
«Многое из наступившего времени они принимали вынужденно. Сторонились партийности. Им был важен успех, пусть бы и под речитатив новых лозунгов. Хотелось окружения красивых женщин и антикварных вещей, чтобы, быть может, так чувствовать связь с той, былой, как будто бы отменённой Россией».
Это, конечно, так, но не совсем. Для писателя важно создать атмосферу, стимулирующую творчество. Сегодня, правда, «душа просит» одних стимулов, завтра – совсем других, ибо старые – не греют.
К стимулам относится и блестящее творческое окружение, люди, у которых по выражению Тристана Тцары, мысль рождается на языке.
В главе «Писательский клуб» Шаргунов приводит письмо Михаила Зощенко жене Катаева. «Не собирается ли Катаев поехать в марте на Кавказ? Я собираюсь. Я хочу поехать в Тифлис. И в духане выпить вина. Может быть и духанов больше не будет. А я ещё и не видел, что это такое. Неохота умирать, не повидав всего…» Никому неохота, но – надо. В том числе тем, кто пил вино в духане.
«Счастливое» избежание расстрела в застенках ЧК, дружба и ученичество у Ивана Бунина, Три жены. Вторая мировая война и все-все-все, кто во многом составил славу русской литературы XX века, — тоже являются нам в этой книге, что важно, опирающейся на факты и с энергетически заряженным текстом. Как и её главный герой, читатель невольно оказывается «в центре бури».
Шаргунову удалось передать дух эпохи, когда «движение художника и власти было встречным». Только вот власть большевиков олицетворял бронепоезд, а художник шагал ему навстречу по шпалам. Одни были раздавлены, другие, хотя и не без сломанных костей и судеб, умудрились отскочить. Да и «отскакивали» тоже по воле «кремлёвского горца» и его подручных.
OLYMPUS DIGITAL CAMERA
Шаргунов ставит в подбор две важные даты. 27 декабря 1938-го в пересыльном лагере под Владивостоком умер Осип Мандельштам. 5 февраля 1939-го «Литературная газета» вышла с фотографией Катаева на первой полосе, здесь же – Указ от 31 января о награждении советских писателей. Вместе с Катаевым ордена Ленина получили его брат Евгений Петров, Фадеев и Шолохов. Когда компания обмывала ордена в квартире Шкловских, пришла весть о смерти Мандельштама, защитить которого Катаев пытался.
Подручные «эффективного менеджера» выбивали их писателей нужные им показания на товарищей – «антисоветчиков», а то и «фашистов», в кои записали, например, Юрия Олешу. Самого Катаева прочили в шпионы огромной организации, которую по сценарии должен был возглавлять «влюблённый во Францию» Илья Эренбург.
Об этих замыслах властей Шаргунов рассказывает подробно. Не менее подробно – о том, как Катаев нахваливал Отца всех народов – письменно и устно, на писательских собраниях. Конечно, это могло и не прокатить, как и любые увёртливые речи на сходках с идеологическим уклоном.
Валентин Петрович был в дружеских отношениях с Фадеевым. Вероятно, тот его и «отстоял» перед Сталиным, как, между прочим, Берия «отстоял» в 1939-м Эренбурга.
Интересно, что в результате серьёзных споров долго пустовавшая дача Эренбурга в Переделкино была отдана Катаевым. Опять помог Фадеев. За эту дачу, в частности, бился названный Шаргуновым без имени «писатель Первенцев». Упоминаю Аркадия Алексеевича потому, что с ним была знакома моя мама, в её библиотеке было несколько книг с его дарственными надписями…
Первенцев чудом выжил а той самой авиакатастрофе 2 июля 1942 года, в которой погиб Евгений Петров. Естественно, в библиотеке моих родителей имелся и роман Первенцева «Кочубей», экранизированный в 1958-м. Помню, в кинотеатре в Перловке мы, мальчишки, на это кино «прорывались» без билета, а в зале сидели на полу перед первым рядом…
Не без юмора, на мой взгляд, расписана Шаргуновым глава «Случай со Сталиным», когда тот, во время писательского собрания, прохаживаясь с трубкой в руках перед трибуной, на которой стоял Катаев, периодически исчезал за колонной, чтобы неожиданно из-за неё появиться. На этот раз, не стесняясь в выражениях, чехвостили Александра Авдеенко, чьи воспоминания также использовал Шаргунов и чьи книги прочёл Сталин, чтобы, когда понадобится, всласть разобраться с «шахтёром-прозаиком из Донбасса».
Осень 1940-го. Меньше года до начала войны. Напади фрицы, как планировали, в мае – катились бы мы до Урала, а «эффективный менеджер» рецензирует пьесы и фильмы, поучает «своих» писателей, «тычет и бабачит» (Мандельштам).
Почти сразу после войны – во время очередного скандала в Союзе писателей у Катаева вырывается: «Я не хочу быть гимназистом, около которого всё время машут розгой…» «Гимназисту» без малого 50 лет.
В книге проясняется интригующая ситуация с биографическими повестями Катаева в созданном им жанре «мовизм» и с журналом «Юность», фактически породившим новую русскую литературу. Здесь Шаргунов через слова литературного критика Натальи Ивановой противопоставляет Катаева Твардовскому. Александр Трифонович всех этих аксёновых и чухонцевых публиковать бы не стал.
Как это ни странно, книги Валентина Петровича любил главный идеолог КПСС Михаил Суслов! Но и не все главреды толстых литературных журналов шарахнулись от мовизма. Сергей Наровчатов, например, настоял на публикации в «Новом мире» скандальной повести «Алмазный мой венец». Что ж, скандал получился шикарный! Помню, по рукам читателей ходили списки с рассекреченными прозвищами, которые Катаев дал своим современникам. Впрочем, кто такие Командор и Королевич, было понятно сразу.
Шаргунов приводит такой отклик Катаева на все нападки. «Я вам советую посылать ругателям после каждого их выступления роскошные букеты цветов – сказал он Евгению Долматовскому, — Захваленных поэтиков читатели не любят…»
«Система не считала Катаева врагом, но он задевал поздними двусмысленностями, фокусами и вольностями», — пишет Шаргунов. Дело не в вольностях, а в их энергетическом заряде.
В конце книги богатая биография героя сведена к «основным датам жизни и творчества». Встречи с Горьким, Сталиным, Хрущёвым. Первые публикации книг, которые нет-нет да и переиздаются. Странно, если кто-то не читал его самые значительные повести – «Трава забвения», «Алмазный мой венец» и «Уже написан Вертер».
Умер Катаев в День космонавтики в 1986-м, прекрасная книга Шаргунова фактически вышла ровно через тридцать лет. Признаюсь, читал его книгу иногда со скрежетам зубовным, а то и с влажными глазами.
Катаев не умер! Или всё-таки…