Что за вещь – истинная английскость?
Фокс К. Наблюдая за англичанами. Скрытые правила поведения / Пер. с англ. И.П. Новоселецкой. – М.: РИПОЛ классик, 2009.
Дарья ВАЛИКОВА
Фото Евгения БЕЛИЛОВСКОГО
Иные страны с их иными народами — одна из самых увлекательных тем литературы нон-фикшн. А поскольку не менее, чем про других, людям интересно читать про себя, то обычная схема выглядит следующим образом: какой-нибудь иностранец выпускает для соотечественников книгу про не родную ему страну, которую он, тем не менее, хорошо знает по роду профессии или иных обстоятельств, потом её переводят в этой самой стране, а после, при наличии успеха, – и в третьих странах тоже. (Последнее, что вспоминается в связи с этим, – книжка о россиянах финской шведки Анны-Лены Лаурен «У них что-то с головой, у этих русских», которая вышла на шведском, на финском, затем – на русском… После чего, видимо, прельстившись названием, её быстренько перевели «небратья» из Львова — «У них щось негаразд з головою, в тих росіян».)
Всё это понятно и оправдано: свежий взгляд со стороны, отличная возможность для сравнений. Но одновременно — нельзя исключать и вероятного недопонимания, ошибочных истолкований, незнания причинно-следственных связей (да и попросту предвзятости; хотя, как правило, подобные книги пишутся в целом всё-таки на волне позитива)…
Так что, когда о народе пишет представитель самого этого народа, но решивший отстраниться и изучить предмет в качестве нейтрального учёного (социального, в нашем случае, антрополога) – это представляется взглядом не менее, если не более, ценным.
Кейт Фокс – коренная англичанка; подобно соотечественнику Д. Паксману, о чьей книге «Англия: портрет народа» уже доводилось писать тут однажды, она оставляет в стороне шотландцев, уэльсцев, ирландцев и другие «коренные меньшинства», пытаясь разобраться в настоящей, истинной «английскости».
Правда, когда речь заходит о всевозможных мигрантах – хоть из бывших колоний Азии, Африки, Карибского бассейна, хоть из других стран Европы, особенно Восточной, основательно заполонивших Остров в самое последнее время, — то Фокс, в отличие от того же Паксмана, включает всю полагающуюся политкорректность в духе: ой, да я и не рассматриваю английскую культуру как величайшую ценность, да у меня и мысли нет, что они обязаны её принимать и перенимать; но если уж они строго добровольно пошли на это – то, знаете, некоторые иммигранты стали даже «больше похожи на англичан, чем сами англичане»… То есть, например: «Среди моих друзей есть два человека … один – выходец из Индии, второй – польский беженец, и оба иммигранты в первом поколении. Со стороны того и другого это изначально был сознательный выбор, и хотя «английскость» стала их второй натурой, они по-прежнему способны дать объективный анализ своего поведения и объяснить правила, которым научились подчиняться, — что большинству коренных англичан фактически недоступно, потому что мы воспринимаем эти нормы как само собой разумеющееся».
На это стоит возразить, что как раз-таки последнее и есть признак подлинности, естественной, как дыхание, а вот осознанность и старательное воспроизведение выбранной модели лишь подтверждает наличие той самой другой натуры. Так что, «более англичанин» — не есть настоящий англичанин, и стать им иноземцу, во всяком случае, в первом поколении, никак невозможно.
Однако, Кейт Фокс, подходя к делу как хладнокровный исследователь и аналитик, определяющий «структуру генома английской культуры», сама напоминает своих вышеописанных друзей-экспатов – когда начинает осознавать себя «снаружи», а не только существовать «внутри».
Для этого ей пришлось, подменив собой целый исследовательский институт или как минимум его отдел, вести бесконечные беседы и опросы с самыми разнообразными персонажами своего отечества, наблюдать, подслушивать и подсматривать, специально нарушать правила приличия, дабы зафиксировать на них реакцию, и т. д. и т.п.
На столь увлекательные занятия было целенаправленно потрачено несколько лет; результатом стал достаточно объёмный научный труд с введением, частями и разделами, заключением, библиографией – и при этом читающийся легко, как захватывающе интересное произведение.
Чтобы представить охват этого исследования, достаточно привести хотя бы полдюжины выхваченных наугад подразделов: «Правило обозначения собственной территории», «Порядок обмена любезностями», «Правила стенаний и выражения недовольства», «Серьёзные рассуждения о еде недопустимы, даже непристойны», «Правила обмена сплетнями», «Правила общения в пабе на «закодированном» языке»…
Итак, набор чётких устоявшихся правил поведения и ритуалов у англичан пронизывает всё и вся – впрочем, разве это не характерно и для прочих народов мира (за исключением, быть может, современных русских – о чём ниже)?
И что же характерно именно для чисто английского уклада? Да, угадали — прежде всего, та самая знаменитая вежливая сдержанность, она же ненавязчивость, отстранённость, нейтральность. К примеру, согласно правилам поведения в общественном транспорте, нарушить её (скажем, обратиться к незнакомому соседу или соседям) считается уместным лишь в особых случаях и особым способом – всё остальное является нонсенсом.
Или, допустим, правила соблюдения очереди. «Англичанам очень бы подошло коммунистическое правление», — ехидно отмечалось иностранцами ещё при существовании двух систем, ведь они «так здорово умеют стоять в очередях»!
Установлением и соблюдением очереди словно распоряжается «незримый режиссёр» — тут сливается воедино приверженность «правилу честной игры», хладнокровие, взаимоуважение и прочие замечательные качества. Однако исключения бывают везде, и, самое смешное состоит в том, что решившему нагло «протыриться» это наверняка сойдёт с рук! Ибо врождённая деликатность терпеливо ожидающих граждан не даст им не то, что устроить скандал, а просто запротестовать в полный голос.
Тут, опять же, существуют лишь «правила косвенного выражения недовольства» (арсенал их широк и описан в деталях), и только. Но испытать их по отношению к себе является делом настолько постыдным, что такие нарушители появляются крайне редко.
Сама Фокс пишет, что самым психологически трудным для её личных экспериментов по нарушению правил было как раз нарушение правил очереди: «Мне становилось страшно уже от одной мысли, что я должна это сделать. Я готова была вообще отказаться от своего проекта, лишь бы не подвергать себя подобному испытанию. Я колебалась, мучилась, тянула время. Даже когда мне удавалось собраться с духом, в последнюю минуту я теряла самообладание и смиренно плелась в хвост…». Хотя, повторяем, совершенно ничего серьёзного ей за это не грозило!..
Разумеется, постоянная строгая «зарегулированность» общественных и личных взаимоотношений не может не приводить к срывам, особенно у людей нестойких, так что грубо-демонстративное нарушение приличий тоже имеет место быть (бывать). Это следует воспринимать и воспринимается именно как исключения, чётко подтверждающие правило, как другая сторона медали.
Впрочем, имеются и вполне «легальные» возможности для «выпускания пара»: это, конечно же, прежде всего массовые спортивные мероприятия, где для болельщиков считается допустимыми «состояние опьянения и метод «шумного, агрессивного и оскорбительного поведения»».
Важно помнить, что чёткая классовая система в Англии живёт и побеждает, и на правила классовых отличий в их культурно-поведенческом аспекте внимание автора направлено постоянно. Если не считать маргиналов, то имеются: рабочий класс, средний класс, который достаточно чётко подразделяется на низший средний класс, средний средний класс и высший средний класс, и, наконец, просто высший класс – аристократия и сверхбогачи (что, конечно, совпадает далеко не всегда).
Все эти классы и подклассы характеризуются не только и не столько уровнем (в конце концов, Великобритания — государство богатое и социально развитое, нищих нет, бедность относительна), сколько укладом жизни, особыми вкусами, стилем поведения, речевым этикетом и так далее.
Так что – по манере одеваться, выговору, употреблению отдельных словечек и выражений, даже по имени человека легко вычисляется социальное происхождение – если он, конечно, как бывает часто, не стремится попасть на ступень выше. В последнем случае будет наблюдаться подражание выбранному образцу, старательное до чрезмерности.
Допустим, у подавляющего числа англичан имеется собственный дом с садом; если вы, человек неискушённый, окажетесь в одном из них и обнаружите идеальную чистоту, новую мебель, расставленную в строгом порядке, а на видных местах в гостиной – почётные кубки и всякие дипломы-грамоты, полученные когда-нибудь хозяевами, в рамочках – то можете не сомневаться: здесь живут представители низшего среднего или среднего среднего класса.
Для аристократов и тяготеющего к ним высшего среднего класса хвастаться регалиями – дурной тон, так что все те кубки-грамоты в их домах либо будут спрятаны подальше, либо (таков юмор) вовсе найдут своё место в туалетной комнате, предназначенной для гостей. У них в цене – старые вещи, желательно фамильные, антикварные, благородная потёртость и лёгкая небрежность в убранстве.
То же касается и сада – чрезмерная ухоженность, слишком чётко разбитые клумбы и размеченные дорожки, яркие цветы и разные украшательства в виде гномиков-фонариков будут свидетельствовать о вкусе двух первых подклассов; те, что выше по социальной лестнице, растительность наверняка предпочтут более естественную, неяркую и неброскую.
Чем выше, тем проще – этот принцип работает во многих отношениях; аристократии парадоксальным образом свойственно смыкаться в своих привычках с низшими слоями. К примеру, родовитый и богатый может ездить в старом драндулете, как неприхотливый работяга – то «допустимая эксцентричность». «Если Саския из среднего класса повесит себе серьгу на язык, её могут принять за простолюдинку. Если то же самое сделает аристократка Зара, её сочтут дерзкой и эксцентричной».
Впрочем, когда условная Зара из верхов начинает демонстративно приобщаться к уличному молодёжному стилю условной Трейси с муниципальных окраин, всё получается «так, да не так». Пусть стрижка будет столь же экстремальной, но волосы — всегда идеально промытыми, кислотный прикид — пошит из натуральных качественных материалов, а боевая раскраска – выглядеть не столь вульгарно. (Хотя, конечно, если та Трейси будет метить выше, то бишь иметь цель пробиться в средний класс и стать как Саския – то по части помывки и глажки-утюжки она точно даст фору самой Заре!..)
Что характерно для английского общества в целом, так это правило «Как важно не быть серьёзным». Иронии полагается подвергать всё подряд. Правдоискательство, патриотизм, увлечённость идеями, склонность к наукам – в общем, любой энтузиазм, любое рвение требуется скрывать, иначе обязательно последует насмешливое: «Ой, да будет тебе!».
«Англичан часто обвиняют в том, что они отрицательно относятся к интеллектуалам. Возможно, в этом есть для истины, но я склонна полагать, что нас просто недопонимают», — утверждает Фокс, уверяя далее, что на самом деле они опасаются пафоса, морализаторства и возможного важничанья учёностью; короче, всё, что кажется чрезмерным – уже подозрительно.
Непонятно, что тут действительно является главным – первое (ведь есть признание в «доле истины») или второе; вероятно, у кого как — всё зависит от конкретного человека. Однако в целом получается, что разговоров о высоком или страстных философских споров среди типичных англичан вы не услышите никогда.
При неизбежном переходе на сравнения можно отметить, что в последней особенности мы, русские, с англичанами, пожалуй, не совпадаем. С другой стороны, очень схожими являются такие вещи, как нелюбовь к обсуждению денег — кто сколько получает, кто кому должен и прочее (разве мы не испытываем той же неловкости?), а также уверенность, что «за деньги можно многое купить, в том числе власть и влияние, но уважения за деньги не купишь – как раз наоборот: по-видимому, зарабатывание денег почти такой же моветон, как и разговор о них».
А ещё – склонность к самоуничижению, преуменьшению собственных заслуг; а ещё — ритуальные жалобы на всё и вся, постоянное ожидание подвохов и неурядиц и удовлетворённое: «Вот так всегда!» — когда они действительно происходят…
Перечитав последний абзац, автор этих строк задумалась – насколько, вообще, позволительно сейчас смелое обобщение «мы, русские» — быть может, речь о привычном круге общения, да и только?
Вспомним, как ровно сто лет назад все общественные нормы рухнули, все иерархии перетасовались, традиции были искоренены либо мутировали и так далее. За семьдесят с лишком лет ценой неимоверных усилий всё кое-как устаканилось, и уже можно стало говорить что-то определённое про (значительно изменившийся) народ – как в целом, так и про разные его общественные страты…
Но – недолго музыка играла, и в конце века всё обрушилось по новой. Тут, кстати, приходит на ум замечательная книга американки Нэнси Рис, тоже антрополога, «Русские разговоры. Культура и речевая повседневность эпохи перестройки» — весьма ценный труд времён уходящей эпохи.
С тех пор разговорный и не только язык, надо отметить, существенно изменился — в сторону полной примитивизации. Общие нормы и правила снова либо отсутствуют, либо размыты, как и общественные категории вообще: исчезло «колхозное крестьянство», мало что осталось и от того прежнего «рабочего класса»; «прослойка»-интеллигенция утратила свою особую роль.
Изменилась номенклатура и её привилегии, сошёл со сцены класс советских «торгашей» и подпольных «цеховиков» и проч., и проч. Как результат — решительно непонятно, чего от кого ждать. Давно перестали удивлять профессора, говорящие и пишущие с ошибками, девушки из приличных семей, работающие стриптизёршами, гуманитарии, совершенно не читающие книг, и тому подобное; зато можно, например, столкнуться с довольно образованным и воспитанным человеком, который зарабатывает на жизнь руками (допустим, ремонтом)…
Что же касается, прости господи, элиты – новых русских — то тут, кажется, бесполезно искать национальные особенности, ибо в стиле и укладе существования вся она космополитично-подражательна: кто берёт за образец тех же леди с джентльменами, кто – американскую бизнес-элиту, и так далее…
И всё-таки: коли иностранцы способны пристально наблюдать, обобщать и делать выводы о многострадальном русском населении (как та же упоминаемая вначале Лаурен), то отчего бы не заняться тем же нашему человеку, знающему, что к чему на самом деле? Пускай задача кажется неподъёмной ввиду вышеизложенного – а всё одно, упорно возникает вопрос: когда же появится средь родных осин отечественная миссис Кейт Фокс? Русская наша мисюсь, где ты? Право же, сейчас очень тебя не хватает.
