Что же из этого следует? Юрию Левитанскому 100 лет.
Владимир ИЛЬИЦКИЙ. Фото автора и из открытых источников.
Начавший сочинять стихи ещё до войны и даже поступивший в знаменитый ИФЛИ, Левитанский со второго курса в июле 1941 года принял решение пойти на фронт добровольцем. Среди московских студентов – и ифлийцы здесь не исключение – это было массовым явлением. Хотя Финская война показала, что не всё так просто и потери неизбежны, молодёжь испытывала эйфорию.
«Наше поколение называют фронтовым, – рассказывал Левитанский «Известиям» в 1993 году. – Третьекурсники-ифлийцы, которых в армию не брали, почти все ушли добровольцами на войну. Я был самым младшим, даже кличка у меня была Малец. Мы уходили воевать, строем пели антифашистские песни, уверенные, что немецкий рабочий класс, как нас учили, протянет братскую руку, и осенью мы с победой вернёмся домой. Подумаешь, делов-то! Войну мы начали в 1941-м под Москвой. Сейчас при одной мысли о том, чтобы лечь на снег, становится страшно, но тогда мы лежали в снегах рядом с Семёном Гудзенко: два номера пулемётного расчёта…»
Многие студенты оказывались в одной воинской части, и Левитанский был зачислен во 2-ю мотострелковую бригаду ОМСБОН вместе с другом-поэтом Семёном Гудзенко, которому сперва на призывном пункте отказали из-за плохого зрения. Они сочинили гимн бригады на мотив «Бригантины» старшего товарища по институту Павла Когана. Между тем, бригада входила в структуру НКВД, основным её предназначением была разведывательно-диверсионная деятельность. Приняла она участие в и декабрьском контрнаступлении, отбросившем фрицев от Москвы. В этой операции бригада действовала на Калининском фронте.
2-я мсб прошла несколько переформировок, в результате которых оба поэта-красноармейца стали офицерами административной службы, лейтенантом – Левитанский и старлеем – Гудзенко.
На 2-м Украинском фронте Левитанский служил сначала в должности литсотрудника газеты «Родина зовёт» 53 армии 2-го формирования. В звании младшего лейтенанта в августе 1943-го был награждён медалью «За боевые заслуги».
«Стихи его, острые и волнующие, вызывают у читателей любовь к Родине и жгучую ненависть в немецко-фашистским захватчикам», – говорится в наградном листе.
В конце войны, пройдя с 53-й армией бои за Демянский плацдарм, Курскую битву, битву за Днепр, наступательные операции 1944 – 1945 годов, Левитанский был награждён орденом Красной звезды.
Он «много раз бывал не переднем крае и оттуда организовал в газету яркие оперативные материалы, освещающие боевые дела наших воинов». Участвовала 53-я армия и в августовском разгроме японской группировки в составе Забайкальского фронта, после чего была расформирована.
В свою очередь Гудзенко после тяжёлого ранения в живот 2 января 1942 года («Рана – аж нутро видно», – записал он в дневнике) работал в многотиражке бригады «Победа за нами», затем – в «Комсомольской правде» и после Сталинграда – во фронтовой газете 2-го Украинского «Суворовский натиск», первый номер которой вышел 22 мая 1943 года в канун Курской битвы. Газета существует до сих пор в качестве СМИ Восточного военного округа. В мае 1945-го Гудзенко также был награждён орденом Красной звезды, но в документах его наградной лист отсутствует…
В стихах Левитанского, составивших уже целые книги, ставшие литературным событием, «много войны». Я уже тоже был в лейтенантском звании, когда во время службы в 333-м танковом полку в г. Сарани Карагандинской области приобрёл сборники стихов «Воспоминание о красном снеге» (Худлит, 1975) и «День такой-то» (Совпис-1976), а также книгу переводов «От мая до мая» (Прогресс-1975).
В первой был большой кусок из знаменитого «Кинематографа» с его «ироническим человеком». Во второй – убойное определение Поэзии: «Все стихи однажды уже были».
К тому времени мои рифмованные опусы уже начали публиковать в газете КСАВО «Боевое знамя», и я, понимая ещё свою творческую незрелость, решил: так вот же мой учитель – Юрий Левитанский!
Отправил «воинствующие» вирши в Литинститут и даже прошёл творческий конкурс, но на экзамены меня, имевшего высшее образование, из части не отпустили. Когда же я уже уволился из армии и вновь попытал счастья стать литератором, мою уже более крепкую «военизированную лирику» Литинститут завернул.
Но я продолжил, по словам Михаила Светлова, «сам помаленьку учиться», и из всей массы прочитанных стихотворных книг наибольшее влияние на меня оказывал именно Левитанский. Практически не помня своих стихов-скороспелок, наизусть, если просили что-либо прочесть, цитировал «Сон о рояле» и «Я люблю эти дни», запомнившиеся сами собой. Такой же эффект имел для меня и лермонтовский «Валерик». Эта вещь мне почему-то кажется «слепленной из одного теста» со «Сном о рояле». Не случайно ведь Левитанский написал стихотворение «Я был в юности вылитый Лермонтов…» Вот его концовка…
Но как горькая память о
юности,
о друзьях, о любви, о войне,
всё звучит это — Лермонтов! Лермонтов! —
где-то в самой моей глубине.
Вообще же и «Валерик» и «Сон о рояле» – вне досягаемости для прочих пишущих, как недоступные одиночке горные вершины…
Конечно, в стихах не всё однозначно. В них, например, описывается кровь, пролитая героем в подмосковных снегах, а также ситуация, когда герой (автор?) едва не умер – врачи уже махнули на него рукой. Но в наградных листах Левитанского ранения отрицаются.
По этому поводу есть следующее соображение. В первом случае рана была не опасная, и красноармеец Левитанский «к врачам обращаться не стал». Почему? Боялся, что не вернётся в свою часть. Мой отец, к примеру, после довольно тяжёлой контузии не пошёл в медсанбат, хотя его туда направляли. «Ну, где-то с месяц плохо слышал, заикался и голова дёргалась», – рассказывал он, начавший терять слух к 60-и годам. Был он и легко ранен осколком снаряда в бедро: «поймал» его уже на излёте и сам выдернул плоскогубцами, за врачебной помощью также не обращаясь.
Ситуация же с умирающим, но выжившим героем стихотворения Левитанского, может быть обращена на самого автора в случае болезни. В наградных листах соответствующая графа не была предусмотрена. А графа 8 гласила: «Имеет ли ранения и контузии в отечественной войне…» Отсюда и ответ: не имеет.
Ещё одно «семейное» пересечение. У Левитанского в уникальном «Кинематографе» есть «Воспоминание о дороге», которая «была минирована», но герои стихотворения шли по ней след в след, периодически меняясь местами. О похожей ситуации рассказывал мне отец, но в его случае бойцы, заметив противопехотную мину, которую называли «коробочкой», со всей силы били по ней ногой, как по футбольному мячу. Мина, конечно, взрывалась, но не от удара, а уже отлетев настолько, что не причиняла вреда. Молодёжь, однако! Кто-то рискнул и получилось, остальные сейчас же взяли этот способ на вооружение. В цикле «Рассказ отца» я написал об этом стихотворение.
Рассказ отца. Мины
Ещё влюбиться толком не успевшие.
поскольку одноклассницы не в счёт,
уже и отступленье претерпевшие,
мы знали, чем закончится поход.
Короткая судьба в запасе? Длинная?
Заветных планов никаких не строй.
Влетали сгоряча на поле минное…
Все танки за ночь – возвращали в строй!
Бездетные ещё и беззаботные,
мы знали: нет дороги нам другой
и мины фрицев противопехотные
пинали по-футбольному ногой.
Эта «цикличность» представляет собой как бы разбросанные по разным годам отрывки одной книги. Её я тоже перенял у Левитанского. Если говорить конкретно об этом стихотворении, в нём выдумки нет. В отцовском 516-м оотп в одном из боевых эпизодов на минном поле подорвались 18 танков из 21-го. За ночь ремонтники вернули их в строй…
Шикарно изданные «Прогрессом» стихи поэтов социалистических стран Европы оказались без 32 страниц. Но я не понёс книгу обратно в магазин – удержали впервые прочтенные Брехт и Ружевич. Много позже ирония жизни проявилась в том, что именно стихи Ружевича я вспоминал, впервые оказавшись в Венеции перед собором Сан Марко…
В послеармейской своей жизни, так, к счастью, и не сделавшей из меня профессионального литератора, мне приходилось в ЦДЛ видеть Левитанского несколько раз, и всякий раз я писал по этому поводу стишок. Особенно запомнилось, как в ресторане ЦДЛ Левитанский, сидя в гордом одиночестве и явно в плохом настроении пил из горлышка нарзан.
Одну из случайных встреч в литературных мемуарах «И я там был» («Московский Вестник» № 6-2003) не без иронии отразил Володя Пешехонов. Якобы, увидев Левитанского, выходящего их ЦДЛ с какими-то женщинами, я сказал: «Вот мой кумир. Надо бы в ноги ему брякнуться…» Позже он приписал от руки, что это произошло 4 февраля 1983 года. Здесь Юрий Давыдович был в очень весёлом настроении. Поэт Владимир Корнилов рассказывал, что Левитанский трезвым был всегда хмур и неразговорчив, но, выпив, становился душой компании…
От пересечений с ним в пространстве обращусь к пересечениям во времени. В июне 1994 года третьей жене Левитанского Ирине Мошковской удалось устроить для мужа 3-недельный круиз вокруг, как он сам говорил, любимой Европы. Теплоход «Фёдор Шаляпин» из греческого Пирея отправился на запад, то есть вслед за солнцем – до Питера, с остановками почти в 20 портах.
В путевых заметках «Моя вторая Европа» (первая – это Будапешт и Прага) свои впечатления поэт изложил довольно скупо. Точками моего с ним «пересечения» стали Мессинский пролив, Барселона, Гибралтар и Лиссабон. Мессинский пролив теплоход прошёл ночью, за бортом была сплошная чернота. Примерно в такую же ночь я пересёк пролив с Сицилии на континент, но на его берегах мне неоднократно приходилось бывать и днём – в Мессине и Реджо-ди-Калабрия, где я даже купался.
«Над городом господствует гора» – изрёк поэт о Гибралтаре, и я эту строчку использовал в одном из стихотворений, ему посвящённых. Как в Барселоне, так и в Лиссабоне он упоминает те места, где приходилось бывать и мне…
Теперь – о пересечениях в публикациях.
В 1985-м, то есть к 40-летию Победы альманах «Поэзия» № 41 вышел с подборкой стихов воевавших и не воевавших поэтов, в том числе Высоцкого (!).
Стихи Симонова, Левитанского и Гудзенко стояли один за
другим. У первого и последнего это были знаменитые «Жди меня» и «Перед атакой».
У Ю.Л. – ещё неизвестное мне «Первая
кровь», написанное в 41-м, грубо говоря, с натуры.
И следом, где-то через полсотни страниц, о чудо чудное! – врезалась моя
подборка из семи стишков! (А чуть дальше – стихи Пешехонова).
В фолианте «Поэзия Победы» к её 60-летней годовщине у Левитанского одно стихотворение о приходе с войны «В ожидании дел невиданных…» (У не воевавшего Высоцкого, к слову, пять). У меня же – целый десяток, в одном из которых упомянуты Левитанский и замечательный поэт Евгений Елисеев…
Со временем отношение Левитанского к войне существенно изменилось. Мне кажется, что не без влияния его друга-фронтовика и скульптора Вадима Сидура – лицо этого молодого лейтенанта-пулемётчика было изуродовано войной, спасли его не санитары или боевые товарищи, а простая женщина с дочкой. В музее Сидура я не только познакомился с ярко-контрастными к официозу образчиками гроб-арта, но заметил фотографию, на которой скульптор был запечатлён с «молодыми, хотя и в летах» Левитанским и Окуджавой.
У Левитанского в так сказать высшей стадии поэтического развития много персональных стилистических приёмов. Он, например, свободно рифмует глагол сам с собой, но смысл высказывания в этом случае усиливается. Где-то в четверостишии он вдруг «теряет» вторую рифму, в концовке же она может вернуться, а может и не вернуться.
Как мне кажется, «родоначальником» одного из самых известных приёмов Юрия Левитанского – когда строки, удлиняясь, будто бы перекликаются и создают эхо, является стихотворение Игоря Северянина «Это всё для ребёнка» 1911 года.
Он всегда создавал не отдельные стихи «по случаю», но внутренне единую относительно замысла книгу стихотворений. Самая в этом смысле известная – «Канематограф» с его россыпью «снов». На мой взгляд, «Сон о рояле» из них самое лучшее.
В 1991-м Левитанский поддержал Бориса Ельцина и спонтанные реформы Гайдара, хотя не мог не понимать, что для поэзии переход на рыночные рельсы ничего хорошего не сулит.
В 1995-м в «Аргументах и фактах» № 47 было опубликовано обращение в поддержку Егора Гайдара, как председателя партии «Демократический выбор «России». Кроме Левитанского его подписали Зиновий Герд, Александр Иванов, Фазиль Искандер, Наталья Фатеева и Олег Басилашвили.
В том же году, когда дедушка Ельцин вручал ему Госпремию, Юрий Давыдович попросил президента прекратить войну в Чечне. Запечатлевшую этот исторический момент фотографию журнал «Итоги» поместил в эксклюзивное интервью с… Эрнстом Неизвестным. У меня глаза на лоб полезли, хотя действительно, отрицать некоторое сходство двух фронтовиков и гениев нельзя…
После смерти поэта в январе 1996-го моя библиотека пополнилась его книгой «Сон об уходящем поезде». 1 января 2012 года я начал перечитывать её в очередной раз. Хотя поезд и ушёл – не только фронтового поколения, но и нашего, «начинавшего службу при Малиновском», его иногда можно догнать — хотя бы во сне…
К 100-летию Поэта также родилось несколько стихов.
* * *
Что постиг он и чего он не достиг,
если, кроме переводов, двадцать книг.
Двадцать книг, хотя по сути, как одна –
со студенческой скамьи «Вставай, страна!»
Доброволец подмосковных рубежей.
Ветер времени то жарче, то свежей.
Чёрно-белое, он понимал, кино
будет в яркие цвета претворено.
Но!.. В Поэзию входил он в час ночной.
понуждаемый заботой основной.
Гайдн загадочный и трепетный Шопен
интонацией берут поэта в плен.
И его виолончельные слова
отзывались самой сутью естества,
среди образов являя в том числе
очертание Германии во мгле.
5 января, день
* * *
Возможно, под воздействием Сидура
на воинский свой путь он смотрит хмуро:
что ни скажи, а тот ещё гроб-арт,
и фронтовой не радостен азарт.
Не возраст ли влияет на оценки?
Глядь, и стихов меняются оттенки.
В гроб-арте никакого куража –
бед и побед предательская ржа.
В основе поэтического мира,
увы, неизвлекаемая мина,
на что художник, затевая спор,
указывает – тот ещё сапёр.
5 января, день
* * *
И я картину эту берегу:
Поэт и Фауст вновь на берегу.
И замок вот, где я бывал, Трокайский –
не надо утруждать меня подсказкой.
Здесь отчего желает заглянуть
в грядущее Поэт? И этот путь
магически ему подскажет Фауст.
Не фокус ли, упрямо сомневаюсь.
Надеюсь, в замке тот же караул,
со службы я в котором улизнул,
легко предвидя будущее… Ах ты! –
любовный пыл и холод гауптвахты.
6 января, день
Прочесть их я предполагал на мероприятии Кедринского ЛИТО в Мытищинском историко-художественном музее в полдень 22 января, как раз в день юбилея Поэта. Его ведущим был Юрий Петрунин, бывавший в 60-е годы на публичных выступлениях модных в ту пору поэтов, включая Левитанского.
Начав с чтения «Сна о рояле», я понял, что несколько затягиваю своё выступление – и свои стихи не прочёл, и о «пересечениях» не упомянул. Почти сразу меня выдернули местные телевизионщики, как обычно, задававшие глупые вопросы.
Вернувшись в зал, выслушал двух певцов под гитару и двух чтецов стихов Левитанского, после чего ушёл по-английски. Дома меня ожидал стакан вина, поднятый в честь Юрия Давыдовича Левитанского – не только прекрасного Поэта, но и достойного представителя поколения наших отцов.
Вечером смотрел фильм о Левитанском на канале «Культура» «Мой век». Режиссёр – женщина. Ещё одна женщина, с чего-то вдруг ставшая главной героиней фильма, не считая ещё двух женщин, пыталась мудрствовать о поэтическом своеобразии Левитанского.
В целом фильм, исключая кинохронику, получился не о поэте фронтового поколения, запросто беседовавшего с Фаустом, а о воспитательнице детского сада…
