Книга месяца. Страсти нашего времени

Долгожданный роман Василий Аксёнова «Таинственная страсть» появился в продаже в самом конце прошло года. Хотя и с оговоркой о «журнальном варианте», но прекрасно изданный и уникально проиллюстрированный. В авторском предисловии (успел-таки!) Аксёнов тоже оговаривается: его роман о шестидесятниках – не документалистика, а «вариации на тему», как жили и любили,  творили и вытворяли, в какие «вляпывались» передряги…

Владимир ИЛЬИЦКИЙ

Странно, однако, вообще говорить о документальной точности в России, где знания о собственной стране сплошь построены  на мифах. И писатель предлагает нам ещё один миф, вернее, целый  цикл  мифов, в котором жизнь творческой интеллигенции представлена на фоне послесталинских идеологических экспериментов Хрущёва и  агресивно-застойных деяний Брежнева.

Что получится, если из книги выбросить эти «эксперименты» и «деяния»? (Многими из нас, замечу, благополучно забытыми). Вернее, что от неё останется?  Останется не слишком многое. Потому что эпоха формирует художника – хоть приспособленца, хоть бунтаря, а в «отместку» они оба – бунтарь и приспособленец – запечатлевают эту эпоху в своих произведениях.

Ты усердно «лакировал» действительность? Но шила в мешке не утаишь! Лак или сам сползёт, ежели некачественный, или его вместе с налившей грязью снимут реставраторы.

Картина может открыться неприглядная. Дотошный реставратор Аксёнов, хотя и пишет в основном с весёлой иронией (над иными сценами я хохотал!),  рисует абсолютно зверское выражение лица  советского «режима». И всё же люди – многие,  из разных сфер и социальных слоёв – предлагаемым обстоятельствам сопротивлялись. Рискуя не только свободой, но и, как автор, — жизнью.

Странно себе представить, что совсем недавно существовала  такая многочисленная плеяда талантов, пополнившая ряды людей,  выбитых  войной и репрессиями. Пока читал, мне на ум то и дело приходило стихотворение польского поэта Ярослава  Ивашкевича:

Как рыбьи чешуйки
поколенье заходит за поколение
но как прекрасна рыба в своей чешуе

как черепица
поколенье заходит за поколенье
но как прекрасны красные крыши на солнце

Как это «прекрасное» составляется в нашей стране?  Да просто ужас берёт!..

Мне повезло. Я видел Аксёнова и Евтушенко — Ваксона и Яна Тушинского из «Таинственной страсти»,  Булата Окуджаву (Кукуш  Октава). Дважды – в ресторане ЦДЛ и в Политехническом музее –накоротке общался с Андреем Вознесенским (Антон Андреотис). В обшарпанном ДК ММЗ в Старых Мытищах, сидя под руку с любимой женщиной, слушал  возвышенную, словно летящую, всю «в горделивости своего поэтического сана» Бэллу Ахмадулину (Нэллу Аххо).

Да, я никогда не был в Коктебеле, где происходят многие события романа, но, как и его персонажи, не раз бывал в «Доме Ростовых», даже в легендарном кабинете главного редактора «Юности» Бориса Полевого, где наши герои составляли первое в советской истории письмо протеста. Мы ведь жили и живём в одно время. Что имеем, не храним, потерявши – плачем.

Василий Аксёнов – из тех писателей, которые со смехом и слезами   возвращают нам наше утраченное время. Время «борьбы гигантского Голиафа и кучки микроскопических Давидов». Общее и личное. Со стихами и песнями. С любовью и ненавистью. Как-то он так умудрился? Успел-таки…

*  *  *

В.А.

Он пишет про «таинственную страсть»
в надежде с этой страстью не пропасть.
Роман полифонический — в работе.
Вы без него, ребятки, пропадёте!

Роман из послесталинских времён,
спустя полвека, сочиняет он.
По Эренбургу – не стенографистка
наш романист.
Но только в том ли фишка?

А фишка в том, что замысел важней,
чем на сюжет нанизыванье дней
минувших и по сути легендарных —
в любовных наважденьях, в перегарных.

А фишка в том, что всякому дана
возможность что-то выудить со дна
для будущего. Только вот не всякой
возможности  везёт с таким воякой.

3 января 2010 г.

*  *  *

Приложение

Плач по Стасу Ваксино

Под таким, слегка закамуфлированным именем, Василий Аксёнов «вывел себя» в романе «Кесарево свечение»,  который считал своим лучшим произведением прошлого века. Знаменитый писатель умер 6 июля. 20 августа ему исполнилось бы 77…

Разное отношение читающей и не читающей публики к его книгам – это нормально. Ненормальным было бы одинаковое отношение. В чём выражалось стремление Аксёнова включить читателя в ряд своих соавторов, в число «согероев»? Не только в прямых призывах «Дай руку, мой благосклонный друг, и мы вместе вступим в мир удивительных приключений, которые, оказывается, ещё происходят на нашей цивилизованной планете…» («Мой дедушка – памятник»). Загляни под оболочку видимого мира – зовут его тексты, — там много интересного.

Сам автор безусловно обладал поэтическим восприятием. Поэтические строчки в его романах вылезали спонтанно, но в конце концов в 2007-м обратились в книгу стихов с комментариями «Край недоступных Фудзиям».  Конечно, расчёт издателей был не на притухшую любовь россиян к поэзии, а на интерес к имени автора.

В 4-летней давности интервью «Московской среде» Аксёнов говорил так: «Всё-таки развлекательная литература лучше, чем отупляющая, какой в большинстве своём была проза соцреализма. Не думаю, что положение сейчас отчаянное. Рынок позволяет существовать и группе писателей, я себя к ним отношу, которые пишут для самовыражения»…

Возможность самовыражения в литературе – вероятно, одно из главных завоеваний постсоветской России.  Именно с невозможностью самовыражения, с нежеланием идти на идеологическом поводу «литературоведов в штатском» был связан отъезд автора «Затоваренной бочкотары» и «Ожога» в Америку. «Не себя я спасал, а свои романы» — скажет он.

С триумфом вернувшись в 90-м, Аксёнов признал прекрасное отношение к нему американских университетов и сволочное – американских издателей.  В России его тут же стали печатать и перепечатывать наперебой. По-моему, это один из тех редких случаев, которые полностью себя оправдывают.

У большинства наших самых популярных авторов достаточно прочесть одну книжку, чтобы к остальным никогда больше не прикасаться. «Старый сочинитель», как «кокетливо» назвал себя в одном телеинтервью Аксёнов, не уступает ни Умберто Эко, ни Милану Кундере, ни Энтони Бёрджессу. Знай наших!

Василий  Аксёнов – дед писателя  был крестьянином «в загадочной Рязанщине», отец Павел Аксёнов – крупным партийным деятелем. Семён Гинзбург – дед писателя по матери был известным фармацевтом, а мать Евгения Семёновна – ещё более известной писательницей.

В этом человеческом сплаве на страшном сломе времён – в сталинских лагерях оказались его мать и отец — Василий Павлович вместо вальса выбрал джаз, взамен медицины – литературу. Его посмертная жизнь продолжается.

Скоро выйдет в свет новый роман о шестидесятниках,  одним из главных героев которого стал Роберт Рождественский.  Поэт, сказавший: «неправда, что время уходит, это уходим мы – по неподвижному времени, по его протяжным долинам…»

*  *  *

Это дело проще апельсина –
тихий плач по Стасу по Ваксино.
Не шумите, ёлка и осина!
Нет, шумите! – плачьте по Ваксино.

В ритме джаза плачьте, а не вальса.
Он уже не хмыкнет: «плакса-вакса».
Дождь – не дождь, а та же подоплёка –
Стас опять в Америке далёко.

Но — из всех америк –
в той по счёту,
где уже не ходят на работу
и не сочиняются романы,
и не изгаляются тираны.

Тихий плач над белыми снегами,
над своими плач и над врагами,
павшими и выжившими равно,
славно, как Ваксино, и бесславно.

В целом — ирреальные страданья,
Стас Ваксино, в центре мирозданья?
Гулкий плач над синею Землёю,
мёртвой  пересыпанной  золою…

29 августа 2009 г.

Tags: Аксёнов, Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Ильицкий, Окуджава, Рождестенский, Эренбург